В этом озере рыбачили только Нижегородцевы. А другим мужикам не было и нужды переться в такую даль, вон Онон под боком.
С ранней весны, когда начинались полевые работы, до поздней осени, когда вывозили снопы с поля, снабжало озерко исправно Нижегородцевых свежей рыбой. Один раз даже зимой, на Крещенье поймал Сергей в проруби щуку. Но не как в сказке, ведром, а ударив ее ловко пешней и выкинув на лед. На такое случилось за все годы всего один лишь раз, потому, наверное, и врезалось так в память.
Гольянов ловили ивовыми мордушками, куда попадали и мелкие караси. Гольянов жарили с яйцами, карасиков кидали обратно в озеро, на доращивание. Уж больно костлявые они, а мелкие и подавно. Карасей удили на дождевого червя, или как его называют в Забайкалье – удильного. А что, логично. Раз удочка, значит и червяк удильный. Удочками рыбачили дети. Мужикам считалось зазорным сидеть с удочкой на бережке. Как женился, так и кончилась рыбалка. То залог пахать, то копнить, то снопы возить. А коли выдалась свободная минутка, так лучше с дружками пображничать, что и делали дед Марк и тятя Сергей с другими казаками, в то самое время, когда Степа наживив червяка, плюнув на него, произнес известную детскую присказку «рыбка клюй-клюй, на…» и забросил нехитрую снасть в зеркало озерка, надеясь на богатый улов. Кругом вовсю цвел шиповник, обещающий хороший клев на карася. И действительно, не успело перышко поплавка освоиться на месте, как заплясало, ходя из стороны в сторону. Степа, несмотря на младые годы, калачом был тертым, ни одного карася в сметане съел. Он уже знал, что это налетели голодные гольяны, не в силах заглотить жирного червяка. Внезапно поплавок успокоился, покачиваясь слегка на серой ряби воды. Степа насторожился, не сводя глаз. Вот он чуть сдвинулся, и пополз медленно влево, уходя под косым углом в воду. Все, пора! Подсечка, и золотистый карась вылетел пробкой на поверхность, отчаянно молотя хвостом. Не мешкая, Степа выкинул рыбину на берег, закричав во все горло от охватившего его восторга. Есть! Попался голубчик!
Отцепив рыбину, опустил ее в плетенную из ивовой лозы мордушку, стоящую, кверху горловиной, средь розоватых стеблей прибрежных кувшинок. Карась заплескался, привыкая к временному жилищу. Обнаженные до колен ноги Степы были измазаны в иле, комары роились над мальчиком, но он не замечал в азарте их укусов. Карасей ловить – комаров кормить, еще не родился тот, кто иначе смог.
Четыре часа рыбалки пролетели как один миг. Далеко не каждая поклевка венчалась торжествующим возгласом. Чаще слышались вздохи огорчения, а иной раз «вот заразы, сожрали наживку», или что-то в этом роде.
Неизвестно, сколько бы еще стоял Степа на берегу озерка, если бы от заимки не раздался оклик отца «Сына, где ты там? Иди, чаевать будем».
Только сейчас заметил Степа, что солнце спряталось за синеющими в предвечерних сумерках сопками и затухающие краски вечерней зари окрасили белоснежные облачка розовым подбоем цветущего шиповника, времени, когда так хорошо клюют караси.
Удочку пришлось оставить ночевать на берегу, так тяжела была мордушка с пойманными карасями. Отсвечивающими бронзой бляхами, шевелились они горкой в ивовом коробе, приятно тяжеля руки мальчика. Сергей, увидев идущего от озерка сына, поспешил навстречу. Подхватив осклизлую мордушку, взвесил в руках. Ого, да в ней карасей фунтов шесть будет. Вот подфартило Степе, так подфартило, с ужином будем. Сын шел рядом с отцом, стараясь идти с ним в ногу. Добытчик растет, будет Сергею достойная смена.
