Юля лежала на парте неподвижно, её лицо было бледным, глаза закрыты. Я протянула руку и прощупала пульс – он был, хоть и едва ощутимый, словно слабый отголосок жизни.
– Держись, – тихо сказала я, – мы выходим отсюда.
Не теряя времени, осторожно закинула её руку за шею, пытаясь поддержать вес. Попросила Юлю помочь, и, словно почувствовав мою решимость, она чуть-чуть шевельнулась, поддержала себя.
Но тело её было лёгким и в то же время хрупким, словно таяло на моих руках. Я чувствовала, как она постепенно слабеет, готовая в любой момент упасть в бессознательное состояние.
Дым всё сильнее жёг глаза, и казалось, что каждое вдохновение – это борьба за жизнь.
С каждым шагом путь становился всё сложнее, но я не сдавалась. Выход из класса казался бесконечно далеким, и когда я наконец переступила порог, словно вырвавшись из самой пасти смерти, сердце чуть не выпрыгивало из груди.
Но на входе никого не было – Николаса, которого я оставила там, не было рядом.
Я почувствовала, как предательская слабость охватывает тело – ноги дрожат, руки тяжелеют, дыхание всё чаще и прерывистей. Я оставила огнетушитель, который почти не помогал в этой борьбе, и направилась к выходу.
Воздуха катастрофически не хватало, и в голове мелькали тёмные пятна.
Но вдруг, как спасительный луч в ночи, я услышала шаги – они становились всё громче, яснее, как будто кто-то протягивал руку помощи.
С облегчением и последним усилием я шагнула вперёд, но силы покинули меня в самый неподходящий момент – и я уже не могла бороться.
Тело не выдержало, и я рухнула в чьи-то крепкие, надёжные руки – пожарного, который с хладнокровием и заботой поднял меня, как дитя.
– Всё будет хорошо, – услышала я его спокойный голос, который был словно якорь в этом шторме.
Chapter 3
Я очнулась в больничной палате. Белоснежные стены казались слишком холодными и чужими, а резкий запах антисептиков и медикаментов мгновенно раздражал и мешал сосредоточиться. Голова раскалывалась, каждая мельчайшая боль отдавалась эхом в черепе. Хочется пить – так остро, что будто в горле поселилась пустыня.
В голове всё ещё кружились обрывки воспоминаний – пожар в школе, как я шла сквозь дым, как пыталась спасти Юлю… Но дальше – тьма. Что было потом? Как меня спасли? Эти детали скрыты за завесой, и я не могу их вспомнить.
Тело ноет и болит в каждом сантиметре – мышцы, кости, кожа. Медленно, с трудом, открываю глаза и вижу вокруг знакомые лица. Мама и папа сидят рядом, их взгляды рассеянны, полны тревоги. Рядом – Эми, её глаза красные от слёз. И… Николас. Его я не ожидала увидеть здесь. Он должен был быть с Юлей, с Анной, но он здесь, со мной. Почему? Сердце сжалось, поднимая волну вопросов, на которые у меня нет ответа.
Я не знаю, сколько времени прошло с момента происшествия. Но в комнате стоит тот самый родной запах – гортензии и черешня. На столике передо мной – букет из одиннадцати голубых гортензий, словно свежий глоток спокойствия среди этой больничной белизны. А аромат пирога с черешней – сладкий, сочный, манящий – возвращает меня в детство. В те тихие выходные, когда мама пекла этот пирог, а мы сидели на веранде, окутанные тишиной и безмятежностью.
Несмотря на боль и усталость, от присутствия близких становилось немного легче. Белые стены и резкие запахи перестали казаться такими чуждыми и пугающими.
Вдруг дверь медленно приоткрылась, и в палату вошёл врач – лечащий врач, та самая женщина, которая когда-то была мне почти как вторая мать. Она пекла для меня медовик на день рождения и подарила, казалось бы, лучшую подругу.
