Гаусгоффер положил деньги в нагрудный карман Вебера и повел, обнимая за плечи, к дверям, а потом и по коридору. Салютовали Гаусгофферу, Вебер шел рядом, быстро бледнеющей тенью, и всё-таки был вынужден остановится.
– Господин генерал, можно я постою?
– Плохо? До чего ты довёл себя?
Вебер облокотился о подоконник, опуская голову. Абель вчера ударил его в грудь – сильно и резко, но сердечное трепетание прекратилось. До машины бы дойти, сам бы себе врезал. Вебер пытался успокоить сердце ровным дыханием, ничего не получалось. Что он вчера с собой натворил?
– Вебер, идем к Клеменсу, или я его вызову сюда.
– Господин генерал, не придавайте значения, голова закружилась, сейчас пройдет.
– Мне не нравится то, что с тобой сегодня творится.
Вебер, чувствуя всю тяжесть своего тела, повалился на пол. Очнулся он в кабинете Клеменса, тот смотрел с тревогой, Гаусгоффер, нервничая, расхаживал рядом и, едва Вебер открыл глаза, немедленно сел рядом.
– Вебер, у тебя сердце остановилось, ты понимаешь? Я Аланду голову оторву, что он с тобой делает?!
– Причем тут Аланд?
Вебер сел, несмотря на то, что Гаусгоффер пытался его удержать.
– Что за шрамы у тебя по всему телу? Что за дыры на сердце? Что с тобой там делают?
Вебер удивленно смотрел на Гаусгоффера.
– Господин генерал, меня взяли в Корпус разбитым куском мяса и собрали по частям, меня вылечил Аланд, это старые шрамы.
– Да, господин генерал, – подтвердил Клеменс, – это старые рубцы, хоть и не понимаю, Вебер, как тебя могли собрать после этого, хватило бы на десяток надежных трупов.
– Я быстро восстанавливаюсь, завтра…
– Никакого завтра, Вебер. Ты не понимаешь, что ты только что был мертв?
– Думаю, обморок.
Вебер прислушался к себе, опять частило, но сносно.
– Лежи, пусть кто-нибудь из ваших приедет тебя заберет, я позвоню Аланду.
– Вебер, тебе бы, и правда, сейчас за руль не садиться, – сказал Клеменс.
– Я аккуратно, сюда же я приехал и три часа читал лекции, все было в порядке.
Веберу удалось уйти, он отъехал, но в Корпус возвращаться не хотелось. Остановил машину у незнакомого парка, положил голову на руль, тело казалось чужим и онемевшим. Натворил он дел. Сейчас Гаусгоффер сцепится с Аландом, потом вообще хоть на глаза никому не показывайся. Аланд бы не пустил его сегодня, это понятно, раз уж он даже разминку ему заменил на восстановительную гимнастику, наверное, Вебер на ней и продержался четыре часа.
Если бы у него был угол, куда можно от всех забиться, сейчас он бы так и сделал. Неделю бы отлежался, восстановился, пока не занервничал, всё было хорошо, а теперь он обречен только и делать, что нервничать, он никому не может смотреть в глаза, барахтается, как в трясине, и чем больше пытается выбраться, тем глубже его затягивает. Замереть и не шевелиться.
Гаусгоффер – добрый старик, что ему за дело до Вебера? Лучше бы ему не было дела, сердце готово и ему служить верой и правдой за одно доброе слово. У Гаусгоффера иллюзии насчет Вебера, а в Корпусе насчет Вебера иллюзий нет ни у кого, главное, и у него самого их не осталось. Если он не последнее ничтожество, нужно вернуться в Корпус, принять всё, что ему по заслугам полагается, и остановиться, пока он еще чего-нибудь не натворил. Даже мысли выводят его из равновесия, дыхание забирает от беспричинного страха.
Сейчас он вернется в Корпус, только немного походит, подышит и настроится на разрешение ситуации. Вебер вышел из машины, увидел в парке скамейку. Интересно, этот парк принадлежит частному дому или дом сам по себе, а парк сам по себе? Вебер облокотился о машину, опустил голову, стараясь справиться с туманом в глазах.
