Люди говорят по-немецки, но в их речи то и дело проскальзывают французские словечки. Город находится на границе с Францией, так что в этом нет ничего удивительного. Теодор говорит так же, но выглядит при этом последним пижоном. Любимым мной пижоном.
– Привет! – Я вышел из укрытия и помахал прислуге внизу. – Я заблудился в этом проклятом доме. Где мне взять форму?
– Спускайся! – Одна из горничных упёрла руки в бока и требовательно повторила: – Немедленно спускайся! Если хозяин увидит тебя наверху нам всем не поздоровится!
– Да ладно тебе, я ведь случайно там оказался.
– Как твоё имя?
– Одо, – уверенно ответил я. – А твоё?
– Пойдём, тебе давно пора переодеться, гости начнут пребывать с минуты на минуту. И почему они вечно нанимают таких как ты…
Чтобы вжиться в роль Одо Шварца достаточно забыть о манерах и вести себя так, как ведут себя все бедные люди, вынужденные прислужить богачам – грязно выражаться, всем своим видом показывать, что ты достоин большего, и, самое главное, сохранять на лице выражение крайнего недовольства происходящим.
– Заходи. – Горничная открыла неприметную дверь и почти втолкнула меня в крошечную коморку. – И пошевеливайся.
Оставшись наедине с собой, я начал переодеваться, попутно обдумывая с чего начать поиски артефакта. В документах Ордена не было ни слова о том, где Кох может хранить «каменного ребёнка». Это первое дело, в котором информаторы сработали из рук вон плохо, придётся вести поиски вслепую. На всё про всё у меня есть пять-шесть часов, а я даже не знаю, как выглядит проклятая реликвия.
Форма оказалась мне велика – видимо тот, для кого её заказывали, был обладателем внушительного живота. Пришлось заправить рубашку в брюки и прикрыть это безобразие крошечным передником с кармашками. В одном из них я нашёл блокнот и карандаш.
Я вышел из комнаты, махнул рукой торопливо семенящему к веранде скрипачу, сально подмигнул молодой официантке и, заложив большие пальцы за ремень, вразвалку направился к горничной, которая показалась мне главной среди прислуги.
– Так лучше? – Осведомился я.
– Твою наглую рожу ничем не украсить, – фыркнула она. – Будешь отвечать за улиток.
– Разносить, что ли?
– Что ли… Господь свидетель, с каждым годом ваше воспитание становится только хуже. Да, именно так, ты должен будешь разносить улиток. И что с твоими волосами? Из какого захолустья тебя сюда вообще притащили?
– А что с ними не так? – Искренне оскорбился я.
– Надеюсь, ты не принёс вшей. Иди сюда, быстрее! Ну что ты встал, давай…
Она вцепилась в меня железной хваткой и оттащила в сторону. С мастерством факира достала из кармана передника ленту и принялась завязывать мои волосы в тугой низкий хвост. Я молчал и позволил ей истязать себя.
– Так-то лучше. Одо, да? Спустись в винный погреб и помоги Йохану.
– А как же улитки?
– Ступай! – Рявкнула горничная. – Когда гости прибудут, мне придётся уйти на кухню с остальными девушками, но не дай Бог я узнаю, что ты что-то натворил – напишу такое рекомендательное письмо, что тебя с ним даже в тюрьму не примут.
– Как скажете, фрау, как скажете.
Последние силы я растратил на шутовской поклон. Стоило мне отвернуться от разгневанной горничной, как перед глазами заметались алые пятна, а к горлу подступила тошнота.
Всё ещё слишком светло. Солнце уже клонится к закату, но до него ещё добрых три часа. Хорошо, что я нахожусь в доме, а не на веранде, ещё лучше то, что окна занавешены плотными портьерами. Будь здесь хотя бы немного светлее…
