— Как насчет вина? Тебе нужно расслабиться, иначе ты не уснешь.
— Спасибо, — отвечаю машинально. — А у вас что, коньяк?
Кто меня за язык вечно тянет? Как же неловко!
— Да, — он смотрит на меня подозрительно.
— Можно?
Коньяк! Да я никогда не пила ничего крепкого! Что же я делаю? Боже мой!
Петр Алексеевич словно просчитывает все шаги наперед: сколько хлопот доставит ему пьяная подруга дочери и что же он будет с ней делать. Какое-то время смотрит на меня внимательно.
Уголок его рта ехидно ползет вверх, а в глазах появляются шальные необузданные искорки. Его взгляд становится более выразительным, зрачки расширяются. Он закрывает шкаф и ухмыляется:
— Думаю, можно… А что, почему бы и нет, — его взгляд загорается, становится хищным. — Ничего страшного от пары глотков не случится ведь, — коварно ухмыляется. — Не правда ли?
— Пары мало будет, — роняю я вслух, разглядываю ухмылку своего босса.
— Ты уверена? — Петр заламывает бровь. — Впрочем, ладно.
Он ставит на стол две рюмки и бутылку и садится напротив. Наливает себе полную, а мне на один крохотный глоточек.
Беру, не задумываясь. Я прекрасно понимаю, что делаю! Чтобы притупить боль и стоны, разносящиеся снова в голове, и унять все то, что шумит в мыслях, я опрокидываю в себя содержимое.
Ох, ё! Помогите мне!
Жжет все: язык, рот, горло, желудок и даже нос. Просто до слез! Но вместо того, чтобы закусить фруктами или шоколадными вафлями и перебить эту терпкую горечь, я выдыхаю и прошу:
— Еще.
Ой-йо! Голова идет кругом.
Петр снова наливает мне, но уже на три маленьких глотка. Сам не притрагивается к своей рюмке и с интересом наблюдает за мной. А я в это время залпом проглатываю коньяк.
Фу! Просто кошмар!
Жжет и печет еще хуже. Но в этот раз алкоголь, как мне кажется, еще быстрее рассасывается внутри и проникает в кровь. Я понимаю это, когда только что четкое и яркое изображение вдруг куда-то плывет.
Стыдоба! Я с четырех глотков напилась!
— Ты проголодалась? — его голос немного уставший.
Этот день вымотал нас двоих. На месте Петра Алексеевича я бы давно оставила подругу своей дочери дома и уехала бы к себе спать, а он все еще нянчится со мной.
Можно подумать у него нет более важных дел! А я прекрасно знаю, что есть! Их просто тьма! Наверное, именно поэтому его квартира кажется безжизненной и пустой. Он отдает всего себя фирме. И ему бы сейчас не со мной сидеть, а поспать…
— Есть немного.
— Тогда план такой.
— Снова план? — я улыбаюсь ему и осознаю своей пьяной головой, что эта улыбка только что стерла во мне какую-то преграду, через которую не стоило переходить. И помог мне в этом крепкий невкусный алкоголь.
— Именно так. У меня всегда все идет по плану.
— Вы привыкли все контролировать? — зачем-то я смотрю прямо в его глаза. Ни я, ни он не моргаем. От его поглощающего взгляда у меня странно тянет внизу живота.
— Да, Ань. Привык, — все еще не отводит глаза, молчит, но потом все же продолжает. — В общем, план такой: закажем ужин или… — он встает и подходит к холодильнику. Открыв, изучает полки. — Да, однозначно закажем.
— Почему? — я подрываюсь со стула.
Меня ведет влево, но я шагаю к Петру Алексеевичу, протискиваясь между ним и дверцей. Цепляю плечом его руку и еле сдерживаюсь, чтобы не прикрыть глаза и не ахнуть. У него сумасшедшая мужская энергетика, от которой сносит! Он одним жестом способен подчинить, подмять под себя, не прикладывая никаких усилий.
