– Очень мягкий и теплый, – застенчиво расхваливал свой подарок сын, набрасывая его матери на плечи, – из козьего пуха.
Мария присела на край нижней нары и как завороженная долго и нежно гладила платок на своих плечах. Ее глаза были наполнены слезами.
Отчим отошел, присел на одну из табуреток и закурил. Давид посмотрел в его сторону, на минуту задумался и, порывшись в кармане брюк, достал оттуда перочинный нож. Это было единственное, что ему досталось от родного отца и чем он очень дорожил. Но в тот момент Давид решил, что надо жертвовать. Он подошел к Детлефу, протянул ему нож и сказал:
– Это тебе.
Отчим чуть ли не выронил папиросу. Он посмотрел на пасынка, осторожно принял подарок и невольно схватил его за плечи и прижал к себе.
– Спасибо… – прошептал Детлеф Давиду прямо в ухо, а потом добавил: – Ты уж прости меня.
Нина Петровна стояла в центральном проходе, скрестив от умиления руки на груди. Она уже догадалась. Ей было ясно и понятно, почему мальчик оказался в их совхозе. И ей так захотелось, чтобы его родная мать, допустившая, что ее сын был вынужден покинуть семью, сейчас наказала сама себя. Именно поэтому сначала она повела их посмотреть на доску почета, а потом привела в ухоженное общежитие, где теперь жил Давид. Нина Петровна не зря была руководителем, поэтому она продолжила свою воспитательную работу.
– Ты хоть свою речь для митинга выучил? – спросила она Давида.
– Конечно! – кивнул тот.
– Смотри у меня. Ты ведь сегодня наш главный герой. Сам, наверное, видел, сколько людей приехало на тебя полюбоваться. Ты уж не подведи!
– Не переживайте, – по-взрослому сказал Давид и смущенно перевел родственникам слова начальницы.
До митинга оставалось два часа, и Давид потащил мать с отчимом в совхозную мастерскую, где с гордостью показал трактора, на которых он работает. Сын все время и неугомонно рассказывал о том новом, что он успел пережить и узнать за последние годы.
Мать явно смущалась, потому что к ее сыну постоянно подходили рабочие мастерской, жали ему руки, похвально хлопали его по плечу и что-то говорили на русском. И лишь один взрослый высокий мужчина со свернутой газетой под мышкой обратился к нему на немецком языке:
– Der Traktor vom Prochor startet nicht. Wirf bitte einen Blick drauf[21].
– Дядя Антон, давай не сейчас, – попросил Давид, – ко мне родители приехали.
– Хорошо, только не забудь, пожалуйста, – Антон в упор рассматривал гостей.
Отчим и мать переглянулись. Они понимали, что Давид подрос и даже повзрослел за три года, но не ожидали, что он стал настолько требуемым, чуть ли незаменимым специалистом.
Потом тройка прямиком направилась в столовую. Давиду очень хотелось познакомить родителей с другом Ахатом.
Правда, пообщаться им не удалось. На кухне сегодня был полный аврал: варили, жарили и парили не только для своих, но и для многочисленных гостей ярмарки. Повар Назарий, выкроив минутку времени, подсел к Шмидтам с тарелкой еще горячих пирожков с картошкой и тремя кружками компота.
– Угощайтесь, сам робив, – предложил он, вытирая тыльной стороной ладони выступивший пот с покрасневшего от работы лица.
– У вас очень хорошо тесто получилось, – сказала Мария на немецком.
Давид перевел и, погладив мамину руку, посмотрел ей в глаза и тихо добавил:
– Ну мама, у твоих штрудлей тесто лучше получается. Правда!?
– О! – пробасил одессит, услышав знакомое слово: – Штрудель! Я тоже можу его печь. Делов-то: яблоки, мука да корица.
