– Какие яблоки? – очень удивился Давид.
– Ну какие такие! Те, шо в рулете. Типа пирожков з яблоками.
– Да нет же! – возразил Давид. – В наших штрудлях яблоками и не пахнет.
Он перевел разговор родителям и все трое рассмеялись.
– Штрудли – это тушеное мясо с квашеной капустой, картошкой и сверху с парными рулетиками из теста, – Давид воочию представил себе, как мама подает на стол его любимое блюдо, а по дому витают такие чудесные ароматы, и из казанка задорно выглядывают пышные пенечки штрудлей: – Кушать можно без хлеба. Вместо хлеба эти самые штрудли.
– Век живи, век учись! – сказал на прощание, вставая из-за стола Назарий. – Ти спроси у своий мами рецепт цих штрудлей, ми тоди на весь совхоз их зробим.
Сидя за столом и с умилением поедая угощение повара, Давид заметил, что отчим нервничает и ерзает.
– Что-то не так? – напрямую спросил он Детлефа.
– Да нам на ярмарке надо кое-что купить. Боюсь, что разберут, пока мы тут сидим.
– Не переживай! Год был урожайным, на всех хватит. Не в лавках, так на складе найдем все, что вам надо.
После небольшого перекуса, Давид с Марией и Детлефом поспешили к дому управления, где уже собрались жители совхоза и гости ярмарки. На сколоченной из свежих досок сцене уже стояло все управление совхоза. Заметив Давида, Нина Петровна демонстративно помахала ему рукой:
– Давай, поднимайся сюда!
Она предоставила слово победителю соцсоревнования, Давиду Шмидту.
Все дружно зааплодировали. Молодой комсомолец, смущаясь, подошел к высокой, покрытой красным материалом трибуне. Он сразу понял, что будет за ней смешно выглядеть и поэтому лишь встал рядом.
Мария с Детлефом, стоя в первом ряду среди собравшихся, не отрываясь смотрели на Давида. Он снял фуражку. Волосы опять разлетелись во все стороны. Ветер будоражил его черные кудри. Парнишка теребил в руках мятую кепку. По всему было видно, что, впервые находясь на трибуне, он стесняется и никак не может сосредоточиться. Юный оратор пытался начать свое выступление, но ему постоянно что-то мешало: то закашляет, то поперхнется.
– Давай, Давид, не робей! – крикнул кто-то из толпы.
И действительно, с парнишкой произошло что-то невероятное. Он вдруг собрался, вспомнил свою наизусть зазубренную речь и начал говорить увереннее. И чем больше Давид говорил, тем его речь становилась более стройной, отличающейся своеобразным изяществом и достоинством. Он обращался к слушателям всем телом, а не только головой и губами! Каждое слово о том, как и чего он и его товарищи по совхозу смогли добиться, молодой комсомолец уверенно подтверждал жестикуляциями. Взмахи его рук напоминали движения дирижера оркестра.
Мать и отчим практически ничего не понимали, о чем говорил Давид. Но чем громче ему аплодировала толпа, тем тяжелее наваливалось на них чувство стыда. Они хорошо понимали, что в этом празднике чествования сына и пасынка не было и грамма их личной заслуги и участия. Но уйти, не попрощавшись, они все же постеснялись.
После митинга Давид повел мать и отчима по рядам ярмарки, растянувшейся от поселка до самого берега Волги. Родные почему-то передумали что-либо покупать. Отчим невнятно пробормотал, что нужную деталь для сеялки он и сам сможет сделать. А мать вдруг решила, что покупать поросенка, ради которого они приехали сюда, накануне зимы не выгодно – разоришься на кормах.
Давид не догадывался, что отказы родителей попросту были поводом покинуть совхоз как можно быстрее. Больше всего на свете Мария и Детлеф боялись одного, что вдруг, сейчас к ним кто-нибудь подойдет и спросит:
