Чужбина - страница 14

Вдруг Давид остановился как вкопанный. По широкой улице поселка с грунтовой дорогой навстречу ему шли мать и отчим.

Все трое окаменели от неожиданности. Когда-то изгнанный сын совсем не так представлял себе встречу со своими родными. В его мечтах он, красивый, сильный и уверенный в себе, шел по родному поселку Мюллер. Местная детвора со всех близлежащих улиц бежала рядом с криками:

– Давид! Давид вернулся!

Он воображал, как войдет в свой отчий дом и вывалит на стол полный вещмешок конфет, баранок и пряников, покроет плечи матери дорогим платком, который, кстати, он уже специально для нее купил, и даже взглядом не одарит ее мужа и сводных братьев – пусть позеленеют от зависти и стыда.

– Мама! – радостно воскликнул Давид, к которому первым вернулся дар речи.

Он сгреб в свои сильные руки Марию, все еще находившуюся в шоке, прижал к себе и долго-долго держал ее так, боясь, что она как сон снова может исчезнуть.

Отчим не особо был рад встретить пасынка, но вида этому не подал. Он украдкой разглядывал мальчишку с ног до головы, заметив, что Давид сильно изменился за последние, кажется, три года: вырос, окреп и был очень хорошо одет. Поняв, что пауза затянулась, Детлеф как-то деликатно и даже осторожно одернул жену, робко произнеся:

– Ну все, все. Нам надо идти, а то товар весь разберут.

Слова отчима вдруг вернули Давиду сознание. Парень выпустил из своих объятий мать и строго посмотрел на Детлефа. Кивнул ему, дав понять, что он здоровается и протянул руку.

Майер не ожидал такого жеста от пасынка и, немного помешкав, сделал то же самое. Давид сжал ладонь отчима, прямо смотря тому в глаза. Детлеф удивленно почувствовал немалую силу в этой руке подростка. Но по глазам Давида было понятно, что он не собирается тут ее показывать и уж тем более применять. Наоборот, добрая улыбка на загорелом лице мальчика говорила о том, что он его простил.

– Давидушка, сынок, а я тебя ищу, – раздался за спиной Давида голос Нины Петровны, – с ног уже сбилась.

На управляющей была все та же красная косынка. Свой рабочий комбинезон она по случаю праздника заменила на гимнастерку с юбкой. Грудь заведующей совхоза украшал орден Красного Знамени. Вот только на ногах остались будничные кирзовые сапоги.

– Здравствуйте! – она поприветствовала незнакомых ей людей. – Вы тоже на ярмарку? Откуда будете?

– Это моя мама, – Давид представил ей Марию, – из Мюллера, с того берега.

– А как это? – не скрывала удивления начальница. – Так ты же вроде говорил, что сирота?

– У меня только отец умер, – залился краской в лице Давид, жалея, что еще раньше не рассказал об этом Нине Петровне, – а мама вышла замуж вот за этого Майера.

– Ну тогда понятно, – она без тени обиды подхватила Марию и Детлефа под руки, – пойдемте, я вам что-то покажу.

Ну конечно же, заведующая совхоза потащила их к доске почета, где среди фотографий лучших доярок и механизаторов висел портрет с подписью – победитель соцсоревнования, тракторист, комсомолец Давид Шмидт. Мария бережно погладила фотографию счастливо улыбающегося сына и вопросительно посмотрела на Давида.

– Вот те на! – Давид стукнул себя по лбу ладонью, усмехнулся и, обращаясь к управляющей, полушепотом произнес: – Нина Петровна, они же у меня по-русски читать не умеют, да и понимают-то не все. Им надо переводить.

Потом Нина Петровна повела их в общежитие: чистое и светлое помещение с двухэтажными ярусами нар, множеством одинаковых, выстроенных вдоль прохода табуреток, выскобленным до желтизны деревянным полом и с короткими цветастыми занавесками на окнах. Давид, видимо, вспомнив о чем-то очень важном, подбежал к одной из постелей и, засунув руку вглубь под соломенный матрас, вытащил бумажный сверток. Аккуратно развернув его, он достал оттуда серый пуховый платок.