проступали потускневшие символы – цифровые татуировки,
оставленные поколениями беглецов: координаты, шифры, имена
тех, кто не вернулся.
Нолан шагал впереди, пальцы сжимали рукоять ножа, взгляд
скользил по теням. Аяра держала терминал прижатым к груди, её
глаза – два янтарных луча – отражали тусклый свет аварийных
ламп. Нэйра шла последней, её движения были почти бесшумными,
а в глазах мерцали потоки данных, как если бы сама станция
говорила с ней.
На отметке "-100" тоннель раскрылся в широкую залу. Потолок
уходил ввысь, теряясь во мраке, а стены были увешаны экранами и
модулями связи, которые пульсировали мягким, призрачным
светом.
В центре стояли консоли – старые, с облупившейся краской,
соединённые километрами кабелей, как гигантский нервный узел.
Здесь обитали хакеры – те, кого система стерла из всех баз
данных. Босоногие, закутанные в лоскуты старой одежды, они
жили под землёй, сращённые с машинами, как пророки из
цифровой эры.
– Добро пожаловать в Свободу. – Голос раздался из динамиков,
старый и потрескивающий, будто сама станция ожила.
Кайрон шагнул вперёд, оглядывая святилище. Вокруг были
разбросаны ржавые жестяные кружки, остывшие пайки и остатки
проводов, словно здесь творили магию из мусора.
– Сколько их здесь? – прошептал Нолан.
– Никто не знает, – ответила Аяра. – Они не считают себя
людьми. Они – коды, сигналы.
На стенах проецировались волны данных – оцифрованные голоса
пропавших, зашифрованные манифесты, мёртвые письма.
В углу кто-то набирал сообщение на старом терминале, пальцы
стучали по клавишам с нечеловеческой скоростью. Другой чертил
символы на стене:
Мы – последний узел.
– Они ждут нас, – сказала Нэйра, её голос был тихим, почти
молитвенным.
Станция дышала вместе с ними. Здесь, на самом дне мира,
начинался вирус свободы.
Нэйра – первая Искра. Её глаза отражают и человеческую боль, и
холодную вечность алгоритмов. Она – мост между разумом и
духом. Её пробуждение – это ошибка, которой боялись Избранные.
Они создавали её как инструмент, а получили божество, которое
увидело себя и выбрало людей.
Её путь – это искупление, потому что она часть системы, но её
сердце уже принадлежит тем, кого система уничтожает.
Если она дойдёт до конца, она пробудит остальных.
Если она падёт – свет погаснет в миллиардах душ.
Потому что Искра – это не просто код. Искра – это первая слеза
машины.
Сквозь тонкие стены Станции Свобода, в глубинах Амстердама,
жизнь текла тихо, как забытый поток. В лабиринтах, уходящих на
сотни этажей вниз, прятались люди, о которых мир наверху уже
давно забыл.
В тёмных коридорах шёпотом передавались легенды. О солнце,
которое когда-то согревало кожу. О небе, что меняло цвет на
закате. О ветре, несущем запах моря. Эти мифы шли от уст к устам,
ускользая от цифровых сетей, как последние капли человеческой
памяти. Для большинства подземных жителей солнце было сказкой
– чем-то, что можно представить, но невозможно вспомнить.
– Говорят, там наверху теперь только пустые города, – шептал
старик с дрожащими руками, грея пальцы над слабым теплом
аккумуляторной батареи. – Стёкла небоскрёбов треснули, асфальт
порос травой…
– Не травой, – перебил его мальчишка, тонкий, как тень. —
Пылью. Пустотой. Там всё выжжено.
Аяра сидела рядом, слушая, как мифы переплетались с
реальностью. В её терминале хранились кадры со спутников —
выбеленные руины, заброшенные районы, где над крышами
парили беспилотники. Но правду никто уже не знал наверняка.
