Но в самой гуще разложения расцветала новая ярость.
Те, кто выжил, – вернее, те, кого смерть отринула, – стали химерами. Человек с лицом, заросшим паутиной вен, ведущей к третьему глазу во лбу. Женщина с ногами, превращёнными в корни, пьющие из подземных рек расплавленного золота. Они больше не молились. Они ели. Пожирали демонов, разрывая их клыками из обломков божественных законов, и их экстаз был страшнее любой молитвы. Их тела, искажённые войной двух бездн, стали оружием. И боги, наблюдая, впервые застонали – не от боли, а от наслаждения.
Ибо даже в распаде рождалось нечто прекрасное.
Но равновесие – миф. Всё, что есть – это танец. Клинок, рассекающий плоть, и губы, слизывающие кровь с лезвия. Боги, теряющие последние осколки себя. Тьма, рвущая их на куски, чтобы вдохнуть аромат разложения. И где-то в меж мировом вихре, среди рёва рождающихся галактик и хрипов умирающих божеств, звучит смех. Чей он – никто не решится спросить.
Боги говорили языком ран.
Их голоса не звучали – они взрывались, оставляя шрамы на ткани реальности.
– Ты кормишь их слишком много, – прошипел один, чьё тело было сплетено из спиралей чёрных дыр и детского плача. Его слова обожгли небо, превратив облака в пепел, который забил лёгкие смертных.
– Голод делает их прекрасными, – ответила другая, её форма мерцала. – Они рвут друг друга на части… и в этом танце я вижу своё отражение.
Третий бог, чьи глаза были щелями в ничто, засмеялся. Его смех переломил кости у горстки паломников, молящихся внизу.
– Вы играете в созидание, а я хочу слышать, как они стонут. Дай им мою жажду…
Он провёл когтем по собственному горлу, и из разреза хлынула река – густая, как сперма, едкая, как ненависть. Вода затопила деревни. Братья впивались в сестёр, вырывая кишки зубами, а их стоны переходили в экстаз, когда плоть встречала плоть.
На земле, в городе, где улицы были вымощены зубами мертвецов, группа фанатиков устроила оргию. Их вожак, юноша с выколотыми глазами и змеёй вместо языка, вопил:
– Боги хотят нашего семени! Они жаждут, чтобы мы рвали друг друга!
Женщина с грудью, покрытыми язвами, прижала к себе девушку, чью кожу она царапала до костей.
– Войди в меня! – рычала она, впиваясь зубами в шею жертвы. – Раздели мою боль, и мы станем святыми!
Их секс был битвой. Ногти рвали кожу, а из смешавшейся крови и грязи рождались личинки с человеческими лицами. Они расползались, шепча проклятия на языке, которому их никто не учил.
Боги наблюдали.
– Смотри, – прошелестела богиня с телом из спутанных волос и кинжалов. – Они пытаются повторить нас. Жалкие.
Она сжала кулак, и в толпе фанатиков взорвался мужчина. Его кишки обвили шеи соседей, затягивая петли, пока те не начали совокупляться.
– Нет, – возразил бог с голосом землетрясения. – Они превзошли нас. Их ненависть… она чище.
Он швырнул в толпу зерно – чёрное, как сгусток тьмы. Оно впилось в живот беременной, и её плод разорвал утробу, вылезая наружу с клювом и когтями. Первое, что сделало существо – вырвало сердце матери и сунуло его между её ног.
В другом месте, где пустота проросла сквозь реальность, солдат с отрезанными веками вёл пленников.
– Боги покинули вас, – хрипел он, вонзая нож в живот проститутке. – Но я научу вас молиться через боль.
Он раздел догола старуху, прикованную цепями к камню, и вошёл в неё, разрывая сухую плоть.
– Кричи! – рычал он, ломая ей рёбра. – Твой стон – это молитва!
