Цирковая мышь - страница 6
Мы бы гуляли, взявшись за руки, а в свободной руке держали бы по мороженому. От мороженого ее губы стали бы малиновыми, а зубы – совсем белоснежными, и она бы смеялась, глядя на себя в маленькое зеркало. А потом я бы каталась на карусели, а она бы восхищалась, как красиво я сижу. Я бы специально выбрала не лошадь, а какую-нибудь пчелу, чтобы она сказала: «Ого! Я думала, ты сядешь на лошадь, как все остальные!» Она бы не отрываясь смотрела, как я кружусь, а ее волнистые белые волосы развевались бы на ветру.
В реальности мама нарядила меня в красное платье, и мы пошли знакомиться с Б.
Мы пришли раньше и сели за столик в углу. Платье совсем не подходило для этого кафе. Юбка постоянно хрустела, и я чувствовала себя каким-то подарочным букетом. Было холодно и пахло борщом.
– Он не обидится, если вдруг захочешь назвать его папой! – вдруг сказала мама.
– А наш папа не обидится?
Мама будто не слышала. Она нервничала и ерзала на стуле, как маленькая.
– Мышка, постарайся с ним подружиться. Ради меня. Он хороший, вот увидишь!
В этот момент кто-то схватил меня сзади за плечи, и я взвизгнула.
Б. сразу напомнил мне обезьяну: невысокий, но с длинными руками и короткими волосатыми пальцами. От него пахло, как от дедушкиной банки с дегтем – им мазали яблони на даче, чтобы жуки не съели. Борода и усы у Б. были какими-то масляными, и он постоянно оглаживал их, отчего те блестели еще сильнее. Костюм был мятым, как скомканная бумажка, и совершенно ему не шел. Папе вот костюм шел. У него сразу распрямлялась спина, и взгляд становился загадочный, как у принца.
– У-у-у, простите, мадам! – гаркнул он и вскинул наверх руки, – хотел сделать сюрприз.
– Милый, в опозданиях ты победил даже меня, – пропела мама, – садись скорее!
Я уставилась на нее, удивленно моргая. Никогда раньше она так не разговаривала. Назвать папу «милым» она могла только во время ссоры. Там «милый мой» означало: «сейчас будет самое обидное, что ты когда-либо слышал». Если бы папа опоздал, она бы кричала на него еще от двери.
Б. стал расспрашивать, умею ли я читать и считать, и кем хочу стать, когда вырасту. Я сказала, что хочу строить ракеты, как дедушка. «Тогда тебе надо заниматься математикой без выходных!» – захохотал Б. Он все ближе наклонялся ко мне, а я все сильнее съеживалась на краешке стула.
– Представляешь, Викусик! – он откинулся на спинку стула, и та жалобно скрипнула, – помылся вчера детским шампунем этим новым, думал, красивый приду знакомиться. И, вона как все размочалилось! – он дернул себя за прядь у виска. Мама захохотала, как будто ничего смешнее в жизни не слышала.
– Если уже старый, нечего мазать на себя детские приблуды! – воодушевился Б. Она опять засмеялась и ласково ткнула его в плечо.
Голова у него была чистой, но выглядело это как-то неестественно. Волосы распушились, причем с одной стороны сильно, а с другой – поменьше. Мне вдруг стало брезгливо. Все это плохо сочеталось с его черными глазами, похожими на глубокие дырки в асфальте.
Конечно, я знала, что все мужчины разные. Папа Никиты носил бороду, но она была симпатичной, будто плюшевый мишка обнял его за подбородок. У моего папы были аккуратные усы, а дедушка начисто брился.
С Б. было что-то не так. Его борода спускалась прямо на шею. Среди клочков волос торчала какая-то острая штука, и она двигалась, когда он глотал. Б. громко рассказывал анекдоты и без конца тряс рукавами пиджака – они поблескивали, будто от масла. В анекдотах обязательно был кто-то жирный или тупой, и они совсем не смешили, как дедушкины. Он похож на грязный столб с объявлениями, подумала я.