«Мышки в воле и черты в мозгу тают в очерке страха нам вдаль, но
из каждого в сказке возьму я свой подлинник мира – на власть».
«Зреет странное поле под смерть и в наивности смотрит в лицо,
чтобы утренним телом согреть, словно мудрый советчик в словцо».
«Задавая вопросы мне явь – точно славный алмаз по руке рвёт и
мечет позорные грани в глазах, чтобы стать иллюзорностью в прошлом».
«Для мужской идиомы – ты жесть между мехом из близкой судьбы,
но украдкой я буду смотреть на любовь из другого окна, приоткрыв
лишь черты».
«Не вино и не виски нас ждёт, но притворствует фарс для двоих,
чтобы думать о лишнем в руках, как познать идеалами страх».
«Постороннему вход запрещён, но не в этом чутье под судьбой, где
нелестно ты ищешь покой, как безумец, забравшись под разум».
«Обучение к силе для слов – будто слаженный номер во рту,
обсуждает не весть что, а ту неприятности новость и слухи».
«Задавая капризности явь – ты не слышишь себя, обращаясь во льва,
но несёшь этот крест, чтобы я обратилась на том в двойника».
«Не учёл ты свой стиль и не хочешь корить одиночество днём или
ночью – любить, ты заводишь опять разговор и уму – неприятно
упасть в одинокую тьму».
«Управляешь Вселенной и тень не нужна, как капризная дама в огне
из любви, обучаешь свой рай на уме и тогда – ты запомнишь
Вселенной потерянный образ».
«Между ночью и днём промежуток непрост, он не холит твой день и
не носит твой хвост».
«День испил словом яд и уже неугоден, но почти ты одет в этот час
по погоде».
«На Москве пробил рай и ответ между нами стал вдали
перекладиной между ролями, стал вдаваться из прожитой жизни
сквозь рок, утомлением качества вылитых строк».
«Для Москвы ты не годен, не выжат под стиль, для себя ты уже этот
мир подавил».
«Чёрный номер, как искус внутри мудреца ждёт ещё спозаранок до
воли конца, ждёт и знает, что времени нет на конце, но от сладкой
приметы легко в мудреце».
«Жилам тонкий юмор шлёт примету, жаркой встрече вылепляет
метку, чтобы говорить ещё немного в дар от человеческого рока».
«Ты на завтрак подаёшь свой стиль, словно бы забыл тот день
вчерашний, был ли он растерянным, как тень в обществе – под новые
черты».
«Заяц мудро прыгает о тыл воли современности в упрёке, но не
знает будут ли молчать этим идеалам – подло волки».
«За разумностью вышил свой труд и корит над белёсой затравкой
осень близкой слезы, что ушёл ты в сердцах распинаться о завтра».
«Недоделанный мир на двоих, точно труд безымянной приметы, где
нет боли, нет мысли в ответ – упрекать за отчаянием день».
«Книгой помнишь меня, как черту и пинаешь свой ад многомерно,
но из глаз повторяет там путь – не твоя череда в этом дне».
«Зверь погоды студёной мне в топь иллюзорности – снова упал и как
близкий актёр передал этим утром – разбитое сердце».
«Верь – не верь, стало плохо в том дне видеть позы разбивчивой
мне, ограниченной формы о роль, словно в том упрощаешь и день».
«Самый старый отшельник мне – путь, по которому сможем пройти,
там не зная, откуда вздохнуть над иллюзий в собственном мире».
«Видел синий он свет и хотел, чтобы небо запомнилось так в
расстоянии воли в окне, направляя свой личности мрак».
«Горький след на кону дурака мне для пользы укроет рука, только в
жилах огонь не горит, поправляя свой времени вид».
«Поле плотной судейской войны надо мной, что есть мочи повисло
и нет берега жалкого в той, окаймлённой на дню красоте».
«Будет лучше, чтоб время в вине мне повисло, что в форме окна -
