разновидность непройденной маски из льна в безграничности мысли
манерной».
«Этим стыд не придрался, но сжал иллюзорный проход на ходу, где
и я за приданым свой мир для ума – непременно найду».
«Серым оттиском в бурой стене вьючит словом осла – твой манер и
наверное будет он мне, как довольства суровый актёр на войне».
«Безопасностью вышит за днём этот вид, словно жизни гравюра и
лёгкий гранит, по которому славно проходим, клеймя – суд
неважный для эхо в меня».
«Долгий бисер и ценная мантия в шанс убирают твой день, оставляя
за словом – только вымысла долгий ответ на кону издевательства
жить за вину».
«Слава, толки и лживые сплетни – все они не нужны для поэта в час,
когда ты напишешь свой ад для второй объективности – днями назад».
«Будешь думать и мыслью корить время чаек в неспрошенной тьме,
будто к морю под ливнем ходить за ненужностью высшей причины
любить».
«Обещал ли сегодня быть мной, но не утром, не днём не пришёл,
свой забрал эталон неземной и отсыльному время – под шоу».
«Чёрный галстук и рознь на кону дурака мне в обычном пределе
души не куёт – этот рай для двоих, а поэтому ждёт между миром -
ненужная в воле тоска».
«Сложный день и такая же форма души – внутрь тебе благородно
уносят за сном время в толках, чтоб внутренне там говорить и
оправдывать стойкий поклон».
«Зверь в руке, точно маска на слон между нас, дух в тоске и немного
под счастьем погас, выгибая за этим и спину».
«Мне не в шахматах стыла под время война, а за днём повторения
стиля вины – этим прошлое вымыло слаженный ад, чтобы точно под
ним говорить».
«Берег духа и стойкий гранитный оскал мне не нужен от слуха
потерянных скал, где стоишь и не можешь судьбой угадать, что
искал ты у жизни тогда».
«Золотые на цепи фривольности сны в золотое от меры предание
глаз оттирают по времени только черты – в безыдейности думать о нас».
«Древний колокол в каждой руке отнесу этим днём за забытый
порог, словно суть и нечаянный ветер из глаз для двоих, чтобы
думать о судьбах твоих».
«Ночь цветная над блеском затерянных лет, ночь безликая в
пройденной ноше чутья, только день однотонный и форма твоя -
откровением пляшет нам зорко».
«Центр души из забвения стал мне у стен, как заброшенной маски
скупая слеза, чтобы утро пробило иллюзии плен и закрыло для ночи
глаза».
«Мает ветер от Питера форму любви, только ночи внутри там
короче, чем дни, мне они напророчили форму из слёз в безымянности
долгой глуши».
«Пустота и наверное стало спокойно покоряться излишествам в
гиблой тоске, управлять благородством, пока не воспето – это утро
на той половине из лет».
«Дни нечаянной маски продлили шаги, чтобы жить подороже и
ставить свой ад наверху от дозорного общества в такт – управлению
мысленной формы руки».
«Время лечит и многим отшельником лет стало холодно ждать твой
ответ, он сегодня устройством забытого сна – мне расставил на
минах пути от вопроса».
«Точно осень из мнимого города взяв – ты уносишь под влажностью
снова меня и забытое общество, словно строка покоряет для слов
облака».
«Над жемчужной окалиной в сердце смотрю и всё ближе
искусственный ад под ребро загоняет мой пройденный свет на огне,
будто жизни смотрю – этот день».
«Свет московский и черт золотая гряда там несносно укроют
разлитый восторг, чтобы день затворял иллюзорностью торг между
будущим в цвете, меняя меня».
«Берег дальний, что зверь за противной игрой, берег скроет мой
фатум от недр по любви, но из смысла забыть этот день не смогу -
