предназначение от торжества гедонизма, чтобы получше создать
себе новое чувство внутри субъективного счастья».
«Наденешь шляпу на пальто и весь вокруг твой мир, как путь -
изъезжен каторгой для лжи, чтоб будоражить так дожди».
«Прохладный, лиственный разгон – всё мельче облака и с рук твоей
невежественной формы – спадает шар внутри разлуки и этим медлит
наперёд».
«Подытожит за властью итог и в вопросах меж маленьких дней – ты
в уме осторожен за слабостью быть сегодня в гранитном окне».
«Не сыпь песок для кучки слова и между солнцем не греши, когда
упавший свет знакомый тебе распишется в тиши, забыв об этом на душе».
«Между пасмурной сценой стоишь и за чёрным рассветом – твой
рай, чтобы множитель возле души понимал эту сущность проклятий
ожить».
«Будущее, как немилый стержень зла, входит в твой отчётливый
манер, а потом по счёту ниже тла – видишь ты искупленный пример».
«За большим опахалом из лет, точно видимый в почерке слов – ты
наносишь мне бледный совет на затисканный вид облаков».
«Образ твой не лучше, чем вчера, сотни дней в искусствах замирая -
мы постигли зрелостью пера тот же искус, что и был вчера».
«Над мечтой в остановках печали нет светлее, чем голос в душе,
только опытом мы не встречаем эту юность, что пала уже».
«Над местным диалектом ты не свят, а новый полдень ходит через
край ещё внутри сгустившегося я, где белым светом утомляем ад».
«За былым отражением в томной игре – ты спросил, что же будет
потом, ну а прошлое мне подыграло, родясь, чтобы мужеству
вынести сон».
«Накапай сто грамм мне на душу и выжги за целой свободой -
отмеренный свет, где тают природные ивы и долго там ходит
поодаль мертвец».
«Пусть срастил ты изюминку в роли любви, но оттаял твой мир, как
плато на двоих и сегодня в иллюзиях просим за это быть
свободными, чтобы доигрывать ритм».
«Обнажённая в поле фигура из ран мне не может умом ограниченно
думать, за собой закрывая противный обман, где-то выше у тёмного
образа утром».
«Мне без дела стоишь и за смертью не я – стала выше тебе в этот
день на безумии, но сегодня в дождях между страхом пройдя -
побелею от мужества нового риска».
«Воин падший, что смертью не стыло в уме, занимая за резкостью
страха в глазах, обрывающей ясности думать, где сам ты остался в
чудесной истории мира?»
«Образован, где меркнет прямая пастель из невидимой частности
жизни вослед, чтобы чудо сходило за юмором в стиль и редело за
пропастью лет».
«Мне не жалко в искусстве просить за себя, чтобы стыло внутри
отражение ран, а потом восходило в любви к небесам – это поле
реальности в чести и роли».
«Потому ты не можешь угнаться вослед этой борзой идеи и стиля
любви, что топорщишь за немощью – только глаза и обрывки
вопросов на новой беде».
«Обнимаешь за днями пустую слезу, за которой стою в
неприглядной судьбе, ну а прошлым наверное буду иметь ту
задетую форму свободы за смертью».
«На небе балерина, как в аду, а ты пихаешь к сердцу чехарду, чтоб
нынче вспоминать ещё урон из воли нижеследующего – вон».
«Рискуя небом – прожито в аду всё детство, чтобы днём заговорить,
как холодно там было и в бреду – так нагло в безымянности бродить».
«По серым, замшелым тропинкам души – ты явственно бродишь, но
что же ещё не носит твой мир наготове, увы, под наледью образа -
будто бы тьмы?»
«Не стал ты вампиром, но днём, как трудом сосёшь свою кровью из
другого угла, всё думая обществом – будто туда, ты вышел как будто
