– Да стойте, – начал он примирительно, – я без оружия. Хочу помочь.
Они не поняли. Мак Нерли с ними не было. Крик же становился все нестерпимее. В отчаянии Флориан выкрикнул на брунгильдском:
– I can help her! (брунгильдский общий. Я могу ей помочь!).
В этот раз они поняли. Арфы переглянулись друг на друга. Один кивнул. Рыцари расступились, дав ему пройти.
Флориан заглянул в палатку. Его взору предстала бьющиеся в агонии Гинерва. Ее держал за руки Мак Нерли. Рыцарь резко обернулся на миссарца, его глаза дрожали от ненависти:
– Прочь!
– Я знаю, что с ней, и могу помочь. Мак Нерли, держи ее крепко, чтоб шелохнуться не могла. Еще крепче!
В разговоре он использовал не столько речь, сколько жестикуляцию.
Не смотря на свою очевидную силу, рыжий арф еле сдерживал конвульсии девушки.
Флориан подобрался ближе к ее лицу. Глаза Гинервы были закрыты, она кричала во все горло. Тогда миссарец прильнул к уху и прошептал:
– Гинерва… Гинерва, проснись, это я – Флориан.
И тут ее глаза открылись. Она успокоилась. По началу пустой, ее взгляд стал приобретать волю. Изможденным голосом она молвила:
– Что вы оба тут делаете?
Ответ не потребовался.
– Опять это началось? О вселенная, за что?
Мак Нерли что-то сказал ей на родном. Гинерва спросила:
– An do chuidich e mi? (арфский, диалект Дуглас. Это он спас меня?).
– Chuidich e thu (арфский, диалект Дуглас. Он спас).
Мак Нерли посмотрел на миссарца с изумлением.
Флориан было решил поведать правду, но решил попридержать козырь. Ведь шансы на успех снова возросли. Он просто сказал, что обучен снимать порчу. На самом деле Гайер действовал наобум. Как-то раз с одним из его отряда случилось что-то подобное. Средних лет ратник ни с того ни с сего упал и стал дергаться в конвульсии. Обливали водой, были пощечины – ничего. Командир сам пытался растолкать своего солдата. После ряда неудачных попыток тихо ругнулся шепотом. И тот ожил.
Что у Гинервы, что у того мужчины проявлялись признаки хвори, которой дадут название болезнь Катарины, а в более поздние времена – a splitting mind. В переводе: «разделенное сознание». Одним из признаков заболевания была реакция больного только на шепот или другие специфические звуки.
Мак Нерли дал Гинерве попить, укутал поплотнее. Та скоро уснула. Двое мужчин просидели у ее палатки всю ночь. Когда небо на горизонте стало слабо-зеленым, арф произнес:
– Можешь ты идти. Нет этого повтора в утро.
– Давно это у нее?
– Давно.
Флориан не стал расспрашивать дальше. Он уперся спиной в жердочку и заснул.
Он проснулся спустя несколько часов. Уже давно светило солнце. Выдвинуться на рассвете не вышло.
Перед его глазами была необычная картина. Арфы стояли кругом у тлеющего костра. Гинерва своим мелодичным голосом начала песнь:
Ev sistr ’ta Laou, rak sistr zo mat, loñla
Флориану понравился этот волшебный мотив.
На второй строке подхватывали остальные арфы.
Ev sistr ’ta Laou, rak sistr zo mat
Ev sistr ’ta Laou, rak sistr zo mat
Он слушал их песнь, их мелодичные голоса. Люди Гайера с восхищением смотрели на «представление». Бывшие крестьяне проникались искусством.
Гинерва О’Кили пела, то вздымая голову, то прикрывая глаза.
Когда их пение закончилось, она прошептала:
– Kenavo (арфский, диалект Морриган. Прощай).
Миссарцы не знали, что у арф спустя время после похорон принято петь любимую песню покойника. По арфским верованиям считалось, что дойти с земли до звезд можно не ранее, чем за несколько дней. И песня – это прощание. Полное и окончательное.
