– А на улицах проходимцы продавали такие ужасные бутерброды! Вытаскивали войлок из половых тряпок, пропитывали их кровью животных, жарили и клали в разрезанную булку. И люди покупали! Всем нужно было хоть что-то есть, чтобы выжить! – вспомнила Леа.
– Машины тогда все встали! – сказал Эухенио. – Потому, что ездить было не на чем. Бензина никакого не было. Люди пересели на велосипеды, как в Китае.
– Не вспоминай! – всхлипнула Лючия. – У меня однажды случился сердечный приступ, я упала в обморок, а скорая помощь не могла приехать. Мой муж через пол-Гаваны ехал за мной на велосипеде, взятом у полицейского, потом еще полтора часа вез меня в больницу. Меня едва откачали.
– Люди съели весь скот. Кошек в Гаване не было потому, что и их съели! И сельское хозяйство вообще все рухнуло, – покачала головой Леа.
– Я же говорю, русские виноваты! – распалился Эухенио. – Бросили нас на произвол судьбы!
– А я считаю, что мы сами, кубинцы виноваты, – ответила ему Леа довольно жестко. – Вместо того чтобы использовать, что нам дают, строить производство, мы все проедали. Никто не думал, что социалистический лагерь развалится и бесплатная поддержка для нас так быстро кончится.
– Многие не выдерживали свалившихся бедствий, – покачала головой ее мать. – Бежали с Кубы от голода и нищеты, спасались, как могли: на плотах, на шлюпках, просто на сколоченных досках. Сколько людей погибло!.. А моя близкая подруга Ольгита вообще сошла с ума. Завтра мы с Леа идем в больницу ее навещать.
– Многие наживались на наших бедах, – сказал Эухенио. – Я вот слышал, что в нашем районе фирма была, которая за большие деньги людям обещала сделать документы для выезда в Штаты. Люди приносили деньги – по три, пять тысяч долларов, все, что у них было, а потом бесследно исчезали. В их семьях думали, что они уехали и терпеливо ждали от вестей из-за границы. А потом в водопроводе появился странный запах…
– Когда открыли трубы, – продолжила Леа, – там нашли полусгнившие останки. Мошенники так не меньше тридцати человек убили!
– Ужас. А вы-то почему легально не уехали? – спросила я Лючию. – Я слышала, по еврейской линии была открыта эмиграция…
– Да куда ж я уеду! – всплеснула руками женщина. – Тут вся моя жизнь, мои трое детей. Мой нынешний муж, который никогда не пойдет на гиюр, поскольку он бабалао… Да он об отъезде и слышать не хочет! Я бы, может, и хотела что-то изменить, но шансов нет. Хотя мой бывший муж, Рикардо, уехал. Теперь вот немного помогает нам из Майами. Леа вот когда-нибудь, наверно, уедет. Ей проще.
– Да… – задумчиво сказала девушка. – Если Эухенио гиюр пройдет, мы поженимся. И, наверно, уедем в Израиль. Мы знаем, там несколько десятков семей с Кубы живет. Одна семья в кибуце, несколько – в Тель-Авиве, Иерусалиме, Беэр-Шеве. Мы тоже попробуем, наверно. Или поедем в Майами к моему отцу. Если жизнь тут, конечно, не улучшится. Мы надеемся еще. Ведь уже и так стало получше, правда?
– Правда! – закивали Эухенио и Лючия. – Куба поднимается, мы верим, что у нас еще все будет хорошо!
– Может, и останемся тут… – с надеждой сказала девушка.
Ночевала я на том же диванчике у Леа и ее жениха. Лючия ушла к себе, а меня положили спать в коридоре. Духота была кошмарная, я задыхалась от влажного запаха старости, сон не шел. Старый дом скрипел и вздыхал на все лады, как будто по стенам и потолкам гуляли столетние призраки. Хотя, как знать, может, это и правда были призраки.
