— Что? Разве я не права? — ехидничаю.
Папа неопределенно пожимает плечами.
— Мало ли… — произносит неохотно.
Словно всё ещё не верит.
Мне.
Или себе.
— А с чего бы тебе вообще спрашивать меня об этом? — заинтересовываюсь я сама.
Откуда-то же взялась эта тема ни с того ни с сего.
— Ой, да скажите вы уже ей! — не выдерживает первой Мария.
А значит, я права.
И...
— Сказать о чём? — переспрашиваю, направив всё своё подозрение во взоре поочередно на своих собеседников.
Отец делает вид, будто не замечает. Зато одаривает Марию настолько многообещающим взглядом, что та моментально делает виноватый вид.
— Я собирался ей сказать. После ужина, — подчёркивает. — Ни к чему портить аппетит. Всем нам.
Может, и собирался, да только поздно!
— И что ты собирался мне сказать после ужина? Я почти доела. Говори. Обещаю, портить аппетит никому не буду, — упрямо вздёргиваю подбородок.
А то меня ж разорвёт от любопытства, если сейчас не узнаю.
Папа, судя по всему, прекрасно помнит об этой моей особенности. Которая не только любопытство, но и упрямство. Быстро сдаётся. Откладывает столовые приборы. С тоской в последний раз смотрит на еду в своей тарелке.
— Ты должна выйти замуж, — ставит перед фактом.
Ультиматум. Именно так. Никак иначе. Командирский тон у него на уровне. Он со мной им считаные разы в жизни разговаривал, в основном лишь на своих подчинённых практикует, а их у него немало, все как миленькие слушаются. Вот и я… Ослышалась? У меня галлюцинации? Или он что-то перепутал?
Жаль, ошибаюсь я лишь в последних предположениях.
Но не в том, что он говорит.
— Может, и жениха уже подобрал? — срывается с моих губ всё ещё непонимающе, полное обиды пополам с горечью восклицание.
На самом деле я никогда не обманывалась на свой счёт. Единственная дочь своего отца. От гиперопеки иногда хоть вой на луну. Хотя мне многое позволено. Вложено тоже немало. В меня. Явно неспроста. Мы не в том мире живём, где всё розовое и сахарное. Родитель позволил получить превосходное образование. Я очень старалась не ударить в грязь лицом и соответствовать. Но папа никогда не допускал даже отдаленно до своих дел. А значит, наследство планируется оставить для того, кто… не совсем я.
И если на мой вопрос отвечать отец не спешит, то Мария:
— Подобрал, — сдаёт отца по полной.
Я не собираюсь впадать в панику, закатывать истерику или что-то подобное. Но на глаза наворачиваются слёзы, и я ничего не могу с собой поделать. Просто потому… Ну, зачем он так? Расспрашивать не обязательно, чтобы уяснить: давно всё решил. За меня. Не поинтересовавшись моим мнением. И не то чтобы это становилось каким-то очередным сюрпризом, однако…
— Да ты гонишь, — всё, на что меня хватает.
Скорее всего, мой голос звучит слишком дерзко и непочтительно, ведь по лицу родителя в ответ на мой отказ проступают красные пятна. Он злится. С хрустом сжимает правую руку в кулак.
— Эвелин Хелена Вайс, — чеканит по слогам моё полное имя, затем второе, после чего и фамилию припоминает.
И это очень-очень плохо!
Если уж снизошёл до такого тона, значит, никаких вариантов не остаётся. Обсуждению его решение не подлежит. Но я всё равно пытаюсь. Своеобразно.
— Я почти двадцать один год как Эвелин Хелена Вайс, — отзываюсь, подскакивая с места. — И что с того? Тебе не кажется, что сперва надо было всё это как-то со мной обсудить, уже потом что-либо делать? Женихов подбирать, к примеру. Или тебе безразлично, как я к этому отношусь? Просто перед фактом ставишь? — задаюсь вполне закономерными вопросами.
