Наконец в одном таком кружке робко зазвенела – словно нечаянно залетев в открытое летнее окно – гитара… голос мальчишеский, тихий и грустный, стал намекать об истинных человеческих чувствах…
…И вот однажды.
Юг?!..
Горы?!..
Да – барабан!
Настоящий?.. Или какой?..
И – с таким-то инородным жгучим акцентом.
Недалеко ведь от самой столицы, что среди лесов и полей, всей нашей бескрайней Родины!
Однажды в углу казармы, в плотном кружке чёрных стриженых голов, – забарабанил барабан…
Бан-бан-бан-бан-бан-бан!
Или как он, может, правильно называется?
Часто-часто-часто-часто!
Просто часто – и всё.
В тишине. В настороженной. Взволнованной.
Барабан у сидящего – на колене под животом и крепкие сжатые пальцы – сверху и сбоку.
Просто вроде бы и всего…
Зато – какой этот кружок у барабана плотный, слитый!
…Завёлся тот барабан – но оживал редко.
И редко кто из светлоголовых к тому кружку и в те минуты подходил.
Инструмент тот гласил – о чем-то… о чём-то…
Ясно о чём.
Этот Багоров – даже в среде своих черноголовых и карих – лишь что-то бормотал: кратко и скупо…
Иногда же – вдруг хохотал во всю огромную белозубую пасть! – Но тоже коротко, солидно.
Мал был очень ростом – последний в строю.
Голова огромная: угловатая, скуластая.
Лицом – симпатичный, как почти все южане, с блестящими маленькими глазками… курносенький… с тонкой аккуратной – умелой! – ниточкой усиков…
…И вот он, месяц за месяцем, стал бормотать всё громче и уже на всю казарму.
Также коротко – но неожиданно смело.
Даже, в конце концов, дерзко!
Прикажут ему выйти из строя – он шагнёт с наигранной широтой… и хахакнет как бы в смешной игре…
Очевидно было, что он попросту не понимает: как это так может быть, чтобы один человек другому человеку мог велеть стоять или шагать – всерьёз!.. а другой бы шагал или стоял – тоже всерьёз!..
Всем это было вроде бы просто забавно.
Но уже таилась в этих причудах какая-то странность и скрытность…
Наконец он всех командиров – от сержанта до майора – стал называть «министрами».
Сначала под нос…
Потом – прямо в глаза и упрямо!
…И – пошло-поехало.
Багоров… Багоров…
Багоров! Багоров!
Что ж – всем всё понятно.
Рядовым – потеха. Любому же начальнику – и чем выше он должностью и званием, тем очевиднее – страх, ужас, вплоть до краха карьеры!
Но раз в день воскресный…
Или это был у них, у южан, какой-то особенный день…
На самом свободном и открытом месте казармы, где всегдашние построения, – огромный образовался круг.
Громко, во всю свою природную – на тот миг далёкую! – громкость, бил-трещал барабан!
Как уверенно, как прочно!
Как крепко, понимающе крепко, забил в тёмные ладоши весь этот тесный черноголовый круг!
И… вышел Багоров.
Сам Богоров!
Хохот необычный в экзотичном том кругу привлёк всю казарму.
Вмиг громкий круг оброс светловолосой толпой!
Багоров – он, и без того статный, особенно тожественно и величаво выпрямился, вырос…
Вся казарма уже была в самом естественном и редкостном восторге!
Прибежал офицер, дежурный по роте, с красной повязкой на рукаве и в фуражке, пробился – вдруг по-детски улыбчивый! – в первый ряд толпы.
Барабан!
Барабан!
Как прорезавшийся, и неведомый, и красноречивый, язык!
Багоров – он, прямой и с вскинутым чёрным подбородком, развёл в стороны руки…
Как-то – опытно, умело!
Чуть опустил кисти с короткими, в черных волосиках, пальчиками…
Барабан!
Барабан!
Барабан!
Гром слаженный тёмных ладоней – как грозный грохот с недоступных гор!
