Трогаю дрожко неодушевлённые вещи,
Словно боюсь испугать их, а лес рукоплещет,
Видя, как я обращаюсь с его же ребром —
С деревом, отданным им в услужение мне.
Ливень утихнет, и я, оклемавшись вполне,
Вынесу стул раскладной и горячий кофейник —
В сосны, в шалфей фиолетовый, в жёлтый лилейник,
И заведу разговор о тебе и стране
Самого бурного моря, где правду любила
Бурно настолько, что прочие чувства убила
И опротивела этим тебе и себе.
Шепчет мне жёлтый лилейник – «В безумье причина…»
Или бормочет лиловое пламя люпина:
«Дело простое, – оно, дорогая, в судьбе».
Нет, никогда я письмо это не завершу.
Я сверхъестественным чувством уже не грешу, —
Всё сверхъестественное завершается крахом.
Я при грозе охлаждаюсь нахлынувшим страхом.
Прежде спешила, теперь уже не поспешу
Створки души раскрывать, словно створки окна,
Или, что хуже гораздо, – моллюсковы створки.
Нет, я не слышу ни моря, ни шума моторки!
Мне повезло! – изумрудные жизни задворки,
Сосен дыхание и тишина, тишина…
