Цветные виденья (сборник) - страница 8



Даже кольцо салфеточное есть.
Переводи на пузыри обмылки,
Дуди в необручальное кольцо.
Ну что тебе охулки и ухмылки,
Да и плевки не в спину, а в лицо?
Ты погляди, как небеса глубоки,
И как поверхностен овражий мрак,
И научись отваге у сороки,
Гуляющей среди пяти собак.
Как барственна походочка сорочья
Средь пригостиничных приблудных псов!
Я расстелю тебе и этой ночью
Постель из лучших подмосковных снов.

1995

«Человек бредёт, а время бродит…»

Человек бредёт, а время бродит
В черепушке, как винишко в бочке,
И руками человек разводит:
Где тут думать в нашей заморочке
О материи, теснящей душу,
О дороге, о криминогенной…
Ну, а время рвётся вон наружу,
Чтоб вернуться в бочку к Диогену.
Чем недвижней плоть – душа мобильней.
Это ли хотел сказать философ?
Или сам был первою бродильней,
Или мир, как ягода, был розов?
Разольём-ка время по стаканам,
Разожмём-ка стиснутые души!
Но бредём по выхлопным туманам
Океана, воздуха и суши.

1995

Ветер покоя

1
Утро такое, что ветер пропах жасмином
Да и сиренью.
Время такое, что словно на поле минном
Жду со смиреньем
Взрыва. Но разве можно в утро такое
Думать такое?
Ветер жасмина, ветер сирени, ветер левкоя,
Ветер покоя.
Утро такое с веком в испарине смерти
Не совпадает.
С чем мы вступаем в тысячелетие третье,
Ветер не знает.
Разве что сердце – дрожащая роза —
Мыслит тверёзо
В утро такое, где лучше б не думать о взрывах
Разного рода.
Небо – в надрывах, во вскрытых нарывах
Матерь-природа.
2
Ветер жасмина, ветер сирени, ветер левкоя,
Ветер покоя
В противоречье с враждой людскою,
С лютой тоскою.
Утро такое со временем родины бедной
Не совпадает, —
Время разбоя, время тротила, радиобездны…
Рёбра бодает
Сердце – рогатая роза, роза терпенья,
Роза раденья.

1995

Первая поминальная

Стойте справа, проходите слева

Булат Окуджава
Там семистороннее
Лунных струн движение,
Там не раз с иронией
Вспомнишь наши бдения,
Юность поднадзорную,
Младость подцензурную,
Дружбу многоспорную
Да весёлость бурную.
Вспомнишь, как на Соколе
С алкогольной тарою
Мы по лужам шлёпали
За твоей гитарою,
Из обувки походя
Выливали дождики.
Где же наши, господи,
Локоны и ёжики —
Жизнь полураздетая,
Правда недобитая,
Песня недопетая,
Чаша недопитая.

1997

Воробей

Ах, воробушек, как ты продрог!
Превратился в дрожащий комок,
Бедный мой, ты мокрее, чем дождь,
И твоя тёмно-серая дрожь
Равносильна скорбям мировым
И становится сердцем моим.

1999

Из книги

МУЗЫКА И БЕРЕГ

«На ноте седьмой и ели…»

На ноте седьмой и ели
Замерли на Руси, —
Над бездною еле-еле
Держится нота «си».
Себя в настройщики прочим,
Гремя скрипичным ключом,
А музыка, между прочим,
Держится ни на чём.

1998

Разговор

– Почто, собрат Арсений,
Нет от тебя гонца,
Ни весточки весенней,
Ни почтой письмеца?
– А я сижу на тучке,
Здесь дивные места,
Да жалко – нету ручки
Для синего листа.
– Но раз меня ты слышишь,
Пришлю я сизаря,
Крылом его напишешь
Про дивные края.
– Живу я на воздусях,
Где всё, как мир, старо,
Пришли мне лучше с гуся
Державина перо.
– Про этот мир, Арсений,
Всё сказано, а твой
В прекрасном остраненье
От плоти мировой.
– И здесь ранжир устойчив
Не плоти, так души…
Грущу о звёздах ночи, —
Как вспомню – хороши!
– Неужто нет в пределе
Твоём цариц ночей?
– Скажи, а в бренном теле
Наш дух звезды ярчей?
– Дух светится незримо.
Слова имеют вес,
– А ты неизлечима
От шелухи словес.
– Спрошу тебя попроще,
Однако не грубя:
Там, где Господни рощи,
Кем чувствуешь себя?
– И здесь, под райской сенью,
Я убедиться мог,
Что я, Его творенье, —
Царь, червь, и раб, и Бог.