Маня горько вздохнула, видать вспомнив о пропавших, и скрипучим голосом сказала:
– Всё, что попадает в Пустошь другого мира, через некоторое время начинает подстраиваться под его вибрации и забывает частоту своего. А когда забудет её окончательно, то не сможет распознать свой мир среди других и останется там навсегда. Там нет никакой жизни, ни растений, ни еды, всё живое и неживое быстро превращается в прах. Это касается и нас: после трёх ваших суток наша матрица там начинает распадаться на части. А они там уже шесть…
В голосе Мани послышались слёзы, и она прикрыла лицо руками.
– Мой друг просит разрешения подсоединиться к вашей матрице, – чуть обеспокоенно, даже не выразив сочувствия, отозвался Юнатов.
– Да. Конечно, можно, – разрешил Костяныч, каким-то отстранённым голосом, словно забыв о своей обычной иронии и чувстве превосходства.
Видно было, что он сильно переживает о дочери и её муже… Хотя, он же не живой, а всего лишь программа, но… словно живая, как и мы, удивилась я.
Блик, где стоял Макрос, растворился в воздухе и меня коснулось лёгкое дуновение, которое закружилось и поднялось вверх. Всё кругом чуть дёрнулось и застыло, словно картинка на компьютере. Я посмотрела на Юнатова, он на меня, пожал плечами и стал разглядывать окружающее изображение. Через минуту всё вокруг опять ожило, Маня огляделась по сторонам и, посмотрев на Юнатова, спросила:
– Всё?
– Он говорит, – сославшись на Макроса, ответил Юнатов, – Что ему ещё надо минут пять для адаптации.
Вдруг прямо посреди комнаты появился высокого роста человек, примерно возраста Юнатова и даже на лицо чем-то на него похожий, только в белой толстовке и спортивных синих брюках. Он, торопливо, немного с механическим акцентом, сказал:
– Я нашёл точку входа, она будет через 20 секунд.
Положив перед Костянычем обычные на вид электронные часы, вполне человеческим голосом, похожим на Юнатова, сообщил:
– Это таймер с якорем сдерживания. Запустишь его, как уйду. Когда раздастся сигнал, нажми кнопку перезапуска часов.
– Понял, – ответил Кощей, взял часы и повертел их, разглядывая со всех сторон.
– Здорово придумано, – подытожил он, – Использовать механический простой завод с пружиной, шаг которой тарируется с нашей частотой.
Макрос исчез, Костя нажал кнопку запуска и, внимательно посмотрев на Маню, сказал:
– Ты уж так не переживай, может обойдётся…
Мы сидели в полной тишине, каждую секунду ожидая сигнала, а его всё не было и не было.
Внезапно раздался писк часов, Костяныч нажал кнопку перезапуска и за окнами сверкнула, знакомая мне, серебристая вспышка и резкий пронзительный звук «вжик». Костя, Маня и Горыныч мгновенно пропали, словно растворились в воздухе, и мы остались одни.
Посмотрев на меня, Юнатов пожал плечами:
– Похоже они не собираются перемещать нас из локации в локацию, придётся идти по старинке.
Вышли из дома. У меня аж мороз по коже пошёл.
На фоне окружающего леса зияла щель, высотой до неба, шириной не больше метра, внутри которой белела пустота, словно кто-то стёр все краски. Края её светились синеватым неоном и вибрировали, издавая тихий то ли свистящий, толи гудящий звук. Маня, Костя, Гоша застыли рядом с ней, и по ним шла лёгкая рябь, как, раньше, бывало, на старых телевизорах. Больше кругом никого не было.
Я забеспокоилась, где Макрос и остальные, почему не выходят? Ведь раз они смогли открыть проход, то должны выйти. Или не могут? Может у них там всё плохо и им помощь нужна?
