Неосознанно, его рука потянулась к ней, пальцы аккуратно убрали прядь волос с её лица. Прикосновение было лёгким, почти невесомым, но оно повисло между ними как вопрос.
Роза не отстранилась. Наоборот, словно подалась ближе, её глаза широко открыты, взгляд мягкий, неуверенный.
Александр не анализировал следующий момент. Впервые за долгое время он действовал не из логики, а из чувства. Наклонился вперёд, осторожно коснулся губами её губ. Поцелуй был коротким, осторожным, словно вопрос, заданный без слов.
Когда они отстранились друг от друга, Роза улыбалась – неуверенно, но искренне.
– Это… было неожиданно, – сказала она.
– Для меня тоже, – признался он.
Секунду они смотрели друг на друга, потом одновременно рассмеялись – тихо, немного нервно, но с облегчением. В этом маленьком саду, среди постепенно пробуждающейся жизни, что-то начиналось и для них – хрупкое, неопределённое, но полное потенциала.
Когда, спустя час, они собирали садовые инструменты, готовясь к возвращению в город, Александр заметил, как его рука снова начала дрожать. Но, поглощённый новыми чувствами, он просто сжал пальцы в кулак, отгоняя неудобную мысль. Всего лишь усталость. Ничего серьёзного. Ничто не должно омрачать этот день.
Он помог Розе упаковать саженцы, которые они собирались взять для экспериментов в университетскую лабораторию, не замечая, как она изредка бросала обеспокоенные взгляды на его руки. В этот момент ему не хотелось думать ни о чём, кроме удивительной теплоты в груди, которую он так долго считал недоступной.
В метро Роза осторожно переплела свои пальцы с его, и он ощутил, как дрожь уходит. Её прикосновение действовало лучше любого успокоительного. Может быть, подумал он, они на правильном пути не только в науке, но и в жизни. Может быть, лекарство от хрупкости – это не укрепление защиты, а способность довериться другому.
Но где-то в глубине сознания, в области, отвечающей за самосохранение, уже формировалась тревожная связь. Его родители умерли молодыми. Их исследования касались нейродегенеративных заболеваний. И этот мелкий тремор, почти незаметный сейчас, так похож на первые признаки…
Александр отогнал эту мысль. Сегодня был не день для страхов. Сегодня был день для надежды, для новых начинаний. Для теории не хрупкости, а устойчивости – способности гнуться, но не ломаться, меняться, но не разрушаться.
Сидя в метро рядом с Розой, чувствуя тепло её плеча рядом со своим, он позволил себе поверить, что какой бы ни была надвигающаяся буря, они найдут способ выстоять.
Лето расцвело буйно и неожиданно, словно природа торопилась наверстать упущенное за долгую весну. Заброшенный сад родительского дома Александра преобразился до неузнаваемости. Там, где раньше высились непроходимые заросли, теперь открывались аккуратные дорожки, обрамленные кустами лаванды и розмарина. Старые розовые кусты, освобожденные от сорняков, ответили на заботу неистовым цветением.
Роза стояла на коленях у только что расчищенной клумбы, бережно пересаживая молодые саженцы мелиссы. Земля пачкала её руки, но в этом прикосновении к почве было что-то первобытно успокаивающее. Каждый росток она размещала точно на нужном расстоянии от соседнего, создавая геометрическую структуру, которую могла видеть только она.
За последние три месяца дом и сад превратились в её второе пристанище. Формально она всё ещё жила в университетском общежитии, но с каждой неделей проводила здесь всё больше времени, постепенно привнося жизнь в пустые комнаты. Сначала это были только садовые инструменты в прихожей, потом книги по ботанике на кухонном столе, затем – сменная одежда в маленькой гостевой спальне.
