Цветущая вечность. Структура распада - страница 9

– Почему именно он? – спросил Александр.

– Старый сорт. Судя по структуре куста, ему может быть лет тридцать. Он пережил больше, чем все остальные здесь. И всё еще цветет, – она осторожно коснулась бутона. – плюс, он идеально подходит для черенкования.

Роза опустилась на колени, не заботясь о том, что земля влажная. Начала аккуратно выкапывать молодой отросток, растущий от основного куста. Её движения были точными, уверенными. Александр наблюдал, как она бережно отделяет корни, стараясь не повредить их.

– Держи, – она протянула ему горшок. – Насыпь немного земли. Примерно на треть.

Он выполнил указание, чувствуя странное волнение. Свободной рукой Роза отрезала секатором часть побега, оставив несколько листьев.

– А теперь самое важное, – она посмотрела на него. – Мы посадим его вместе. Это символический акт.

– Символ чего? – спросил он, уже зная ответ.

– Возрождения, – просто ответила она. – Жизни, которая продолжается, несмотря ни на что.

Роза аккуратно поместила отросток в горшок, держа его одной рукой.

– Теперь ты добавь земли, – сказала она. – Корни должны быть покрыты, но не утрамбованы слишком плотно.

Александр зачерпнул влажной земли. Их руки встретились над горшком – его, держащие почву, и её, поддерживающие хрупкий росток. На мгновение обоим показалось, что время замедлилось. В полумраке надвигающейся грозы, среди запустения, которое когда-то было прекрасным садом, они создавали что-то новое.

Первые капли дождя упали на листья, когда посадка была завершена.

– Нужно отнести его в дом, – сказала Роза. – Ему потребуется свет и тепло, чтобы прижиться.

Они поспешили внутрь, пока дождь не усилился. Александр держал горшок бережно, словно в нем было что-то бесконечно хрупкое и ценное.

В гостиной Роза нашла место на подоконнике, где горшок мог бы получать достаточно света.

– Вот так, – она поставила его, отступила на шаг, любуясь своей работой. – Через несколько недель он укоренится. К весне может даже зацвести, если ухаживать правильно.

Гром прогрохотал ближе, и дождь превратился в ливень, барабаня по крыше и окнам. В доме стало темнее, но они не включали свет. В полумраке черты лица Розы смягчились, она выглядела моложе, уязвимее.

– Спасибо, – сказал Александр. – За то, что увидела потенциал там, где я видел только распад.

Она улыбнулась, по-настоящему, без следа обычной настороженности.

– В этом весь смысл садоводства, – ответила она. – Видеть не то, что есть, а то, что может быть.

Они стояли рядом, наблюдая за дождем, заливающим окна. Маленький горшок с отростком розы казался неуместно живым среди покрытой пылью мебели. Но может быть, подумал Александр, именно в этом контрасте и заключается суть выживания – в способности расти даже там, где, казалось бы, ничего уже не может прижиться.

За окном сверкнула молния, и на мгновение весь мир окрасился в резкий, электрический синий. В этой вспышке он заметил, как дождевая вода стекает по стеклу, образуя причудливые узоры, похожие на нейронные сети. И впервые с момента смерти родителей почувствовал не просто интеллектуальное любопытство, но что-то глубже, теплее. Что-то похожее на надежду.

Ещё одно воспоминание – самое тяжелое. Три месяца назад. Утро понедельника. Звонок телефона разрезает тишину квартиры. Механический голос полицейского: "Вам нужно приехать немедленно". В доме пахнет чем-то медицинским, резким. Он поднимается по лестнице, каждая ступенька кажется выше предыдущей. Дверь родительской спальни приоткрыта – тонкая полоска света, как граница между двумя мирами. Он хочет и не хочет заглянуть за нее. Белые простыни, слишком аккуратные, как в больнице. Две фигуры – совершенно неподвижные, неестественно спокойные. На прикроватном столике – снимок МРТ, пустые флаконы, сложенный лист бумаги. Почерк матери, всегда такой четкий, теперь дрожащий по краям: "Мы не можем жить с этим. Но мы не можем и умереть полностью. Формула в сейфе. Используй её правильно." Он складывает записку, кладет в карман. Странное чувство отрешенности, словно наблюдаешь кадры из чужого фильма. Только позже, намного позже, до него дойдет весь ужас и вся надежда этой последней фразы.