– Давай действовать по порядку, – юноша достал детали. – Сначала нужно подключить модуль стабилизации напряжения.
Он методично разложил компоненты на столе, сверяясь со схемой. Снова, как и в прошлые разы, начал с самого начала – подключение проводов к корням, настройка базовых соединений. Только сам цветок выглядел иначе – после слияния с медью в прошлой попытке его структура стала более металлической, с тонкими проводящими прожилками внутри кристаллических лепестков.
Теперь, когда базовые соединения были готовы, предстоял следующий этап – подключение силового модуля к основной схеме.
Взяв нож для зачистки проводов, он начал осторожно готовить новые соединения. Странное беспокойство нарастало с каждым движением – будто кто-то уже прожил этот момент, будто каждый жест был предопределен.
В этот раз он продвинулся дальше, чем когда-либо, но рука все равно дрогнула, подчиняясь невидимому сценарию. Металл блеснул в свете ламп, и через мгновение на пальце выступила кровь.
– Арк, мы стоим на пороге чего-то важного, – голос юноши звучал спокойно, несмотря на кровоточащий палец. – Три элемента: кровь, технология и цветок. В этом круге я наконец понимаю – случайностей нет.
Он поднял провод, на котором поблёскивала капля крови. В голубоватом свечении цветка она казалась почти чёрной.
Когда окровавленный провод приблизился к цветку, пространство лаборатории начало меняться – свет, рождающийся в кристаллической сердцевине розы, растекался по воздуху подобно жидкому серебру.
– Фиксирую критические показатели электромагнитного поля – все значения превышают допустимые нормы. – в голосе Арка появилось что-то похожее на тревогу.
Серебристое свечение наполняло лабораторию, отражаясь от стеклянных поверхностей приборов, колб и мониторов. В этих отражениях реальность словно раздробилась на множество вариантов – как в комнате зеркал, где каждое стекло показывает свою версию происходящего.
В одном отражении провод все ещё был в его руках, в другом – уже падал на пол. Краем глаза он заметил движение в изогнутой поверхности колбы: знакомый силуэт в потёртом лабораторном халате склонился над столом, торопливо записывая что-то в тетрадь.
Дед… сердце пропустило удар, но прежде чем юноша успел вглядеться внимательнее, волна света поглотила все отражения, растворяя саму ткань пространства.
Дождь стучал по крыше, отсчитывая мгновения вечности. Калитка. Подвал. Всё казалось прежним, но сердце билось иначе, словно настроившись на иной ритм времени. Семь ступеней вниз превратились в лестницу памяти, где каждая несла свою ношу воспоминаний.
На первой оживали детские восторги – блеск в глазах деда, когда маленькие руки впервые собрали простейшую электрическую цепь. Третья ступень хранила отпечаток бунта – жаркие споры о границах науки, когда юношеский максимализм разбивался о дедову мудрость. Пятая звенела эхом первых настоящих научных бесед – два разума, объединённые поиском истины.
А между этими вехами прорастали невидимые прежде знаки: перила, отполированные прикосновениями до шёлковой гладкости, летопись взросления в карандашных отметках на стене, полустёртые формулы на досках – священные письмена храма науки.
Фотографии на стенах подвала выцвели до оттенков сепии, превратившись в окна в прошлое. Раньше он пробегал мимо них, принимая за необязательный элемент лабораторного беспорядка. Теперь же каждый снимок притягивал взгляд, требуя внимания.
