– Так они, как гусыня с петушком, с венками на головах, восторгаясь свободой и всякой природной всячиной, зашли в лес. Я слышу – борьба началась. Вижу – он приступил к совершению насилия: одной рукой силится повалить её, а другой рукой платье пытается сорвать; освирепевшим взглядом пошарил вокруг: мол, нет ли кого. Я, чтобы он не заметил меня, великолепным броском швырнул себя под куст. Поднимаю голову и вижу – гнёт Ромео Джульетту к земле и натужно пищит: “Не соблаговолишь ли, любезная чаровница, упасть на мягкую травку? Я овладею тобой. Хватит тебе непорочной девкой ходить”. Призвал к измене Родине: за рубеж приглашал ехать. Там, мол, хорошо, прекрасно.
– Я жёстко протестую! – дрожа от злости, вскричал Лаврик. – Я, граждане судьи, предупреждаю, что если этот наглый мальчиш- плохиш не перестанет врать, то я больше не скажу ни слова! Уймите этого ребятёночка!
– Мальчик, заканчивай побыстрее свой рассказ! – раздражённо приказал Гаврюхе судья Кнутов.
Гаврюха лукаво поморщился и продолжил:
– Поглядел я на это дело – и понял: пора бежать в село за подмогой, а то вот- вот совершится преступление. Понёсся я в Тёщино прямо к дому Джульетты. Вызвал её мамку с папкой и объяснил им суть происходящего в лесу. Они подняли такой вопль, что вся их родня сбежалась, – и все толстые как один. Вы поглядите на них, – показал Гаврюха пальцем на сидящих в первом ряду Недотрогиных. – Все толстые, круглые, как кадушки. Стране трудно сейчас, многие недоедают, а они жрут всё подряд. И куда столько лопают! Разве можно столько жрать!
Все, кроме обиженной семьи Недотрогиных, расхохотались.
– Уважаемые судьи! Разрешите мне ему уши надрать! – пылая гневом, вскричал папка Джульетты. – Не едим мы много! Просто у нас порода такая – толстая!
– Жрут, лопают, – сварливо буркнул Гаврюха и, не обращая внимания на угрозы Степана Пантелеймоновича, продолжил давать свидетельские показания: – Во- от, орут они хором, как свиньи недорезанные, как будто уж горе там такое. Не велика беда, если обгуляют девку. Взрослая уже. Засиделась.
– Вот молодой, да ранний! – вскакивая с места, взбурлил Степан Пантелеймонович. – Где же этот вьюнош так хамски рассуждать научился?! В школе его бессовестному невежеству научили?! Да так не всякий взрослый рассуждать осмелится! В пьяном виде разве!
– Мальчик, последнее тебе предупреждение! – погрозил Гаврюхе кулаком судья Плетюганов. – Свидетельствуй дальше в вежливой, уважительной форме!
– Ну ещё народ собрался, – равнодушно выслушав судью, продолжил мальчишка, – и повёл я их в лес на место любовных страстей. Подбегаем мы и видим: Ромео на Джульетте повис, целуются они взасос. Спрыгнул он с толстухи, отошел на три шага, и с разгону прыг снова на неё – и чмок, чмок в пышные щеки. Она же твердо стоит на своих ногах, как памятник. Прикрылась от солнца зонтиком. Придурок Ромео соскочил с неё и жеребцует: то с одного бока, то с другого наскакивает. Задирает ей платье и пытается повалить.
На горестные стенания Недотрогиных зал ответил язвительным смешком.
– Ну, гадёныш, погоди! Я за всё рассчитаюсь с тобой! – скрипя зубами, пообещал пацану Лаврик.
– Тут мы их и окружили, – показав ему фигу, весело повысил голос Гаврюха. – Наше внезапное появление произвело на Ромео и Джульетту ошеломляющее впечатление. Они, ойкая и охая, упали на траву. Потом Ромео спохватился и с кошачьей ловкостью на дерево залез. Скулит на макушке. Первобытный страх его обуял. Минуту назад героем- любовником был – и вмиг преобразился: на перепуганную обезьяну стал похож! Ха- ха- ха! Ни разу за свои тринадцать лет я так не смеялся! Ха- ха- ха!
