Далекий 3025 - страница 2

Толя был хорошим врачом, но не гением. Поэтому мы в критической ситуации выполняли приказы Эдика.

– Посмотри по всем показателям.

Толя послушно подключил прибор:

– Ничего особенного, всё в норме. Отклонения незначительные.

– Катя, не вези меня сегодня на расстрел. Мы же хорошо живём. Ребёнка заведём. Я только деньги насобираю. Тоня, не садись в этот эшелон, подождём следующего.

– Что он бормочет? – Эдик схватил наушники и нацепил на голову. Помедленнее, слов не разобрать.

– Да, ерунда. Я сбрасываю его воспоминания из прошлого. Как обычно, от более свежих к более старым. Пробормочет и успокоится.

– Нет, – я подскочил из кровати, – не стирайте, ничего не стирайте. Я женюсь на Наде, мы воспитаем нашего сына. Только не стирайте. У меня – диссертация. Защита на носу. Серова. Тоня Серова из …., – я бессильно уронил голову на подушку.

– Как дела, путешественник? – Эдик деловито поправил мне одеяло.

– А где Надя? – удивлённо спросил я.

– На работе, – ответил Толя.

– А ты почему здесь? – я воззрился на Эдика, тупо соображая. – Ты же всегда работаешь. Что-то случилось? Со мной что-то случилось?

– Кто такая Серова?

Я отвернулся к стене, потом опомнился, Эдика не обманешь. Я натужно высморкался в стену и снова повернулся к нему:

– Не помню. Честное слово, не помню, Вы меня разыгрываете.

– Тоня Серова из …

Я безмятежно уставился в потолок.

– Ладно, на первых порах поверю, – Эдик поднялся и повернул к двери.

Вдруг какая-то мысль натужно застучала в моей голове:

– Эдик, а что ты делаешь в «Заслоне»?

– Ты уже сто раз спрашивал.

– Я забыл твой ответ. Повтори, пожалуйста. Я ничего не помню.

Толя закашлялся. Эдик вернулся к моей кровати:

– Мы защищаем небо и море. Тебе, гуманитарию, этого не понять. Мы – заслон с большой буквы. Пока мы есть, на нас не нападут.

– Кто хочет напасть? Всё же есть, всем всё хватает. Люди – не дураки.

– Что, кроме людей никого нет? Ты же историк, сам знаешь, всякое бывает.

Я задумчиво мотнул головой:

– Пожалуй, ты прав, всякое на пустом месте бывает.

Я повернулся к Толе:

– Помнишь, ты рассказывал про одного психиатра?

Толя неожиданно подмигнул Эдику и подтвердил:

– Я много чего рассказывал. Я из всех самый болтливый. С больными иначе нельзя. Пока говоришь – слушают, а только отвернёшься – больной больше не дышит.

– Тот психиатр давно жил, более тысячи лет назад. Он сны разгадывал. Потом доказал, что всё – от неразделённой любви. Только он под старость раком заболел и от этого с ума сошёл. Забыл всё, что про любовь написал, всех своих учеников и поклонников разогнал. Перед самой смертью он сказал: человек без войны – не человек, не выживет – вымрет. А жаль.

– Кто тебе такую чушь наплёл? – Эдик пожал плечами.

– Слушаешь не тем местом, – обиделся Толя.

– То есть – не так. Он, когда война началась, ужаснулся и поверил, что животные инстинкты разрушения сильнее любой любви.

– Глупости, забудь и отдыхай. Твой психиатр не изучал психологию толпы. А любовь есть. Вспомни про свою Надю.

Я замолчал. С гениями всегда так. Что-нибудь не так скажешь, плечами пожмёт и отвернётся. Я попытался вспомнить фамилию того психиатра. Если перевести с немецкого, вроде радостный или радость. Как же тогда радость по-немецки? А впрочем, какая разница, когда любовь и в самом деле есть, только зовут её не Надей, а Тоней Серовой.

Я лежал в кровати и размышлял: если меня в прошлом нет, значит Тоня меня не встретила, не забеременела и не села в тот поезд, который расстреляли сверху. Значит, Тоня жива и вернулась в свой Серовск. В крайнем случае, можно поискать другую Серову, которая жила с инвалидом без рук и ног. Имя её я забыл. Её стёрли из моей памяти. Но разве много женщин в Серовске проживали с инвалидом? Я повеселел. Я только не мог вспомнить, где мы точно жили, может не Серовск, а Серовка или Серовкино. Ладно, отлежусь, отосплюсь и напрошусь к Эдику на экскурсию. У них самый точный аппарат для путешествий в прошлое. Можно попасть в то же место и даже в то же самое столетие.