– Я тебе сейчас постелю,– сказала мать.
– На пол постели. Когда лёг, то слышал, как мать отчитывала Семёна за то, что тот допивал бутылку.
На следующий день мать рассказала, что Ваську друга все же взяли в армию.
– Всё себе зрение портил, всё говорил, что его не заберут, но забрали как миленького, где-то на дальнем Востоке служит. Зашёл он к матери Василия, чтобы поподробнее узнать,– где друг служит, и взять адрес.
– Здравствуй, здравствуй, Володя, какой ты бравый да рослый стал,– проговорила мать Василия, обняла и трижды поцеловала, как сына.
– Давай раздевайся, хоть потчевать у меня особенно нечем, но посидим, чаю попьём, самовар я сейчас мигом поставлю, раздевайся, не обижай старуху. Он разделся, помог поставить самовар.
– А Василий-то мой не помощник мне, ох, не помощник,– начала Фёкла, разжигая самовар. Скоро самовар разгорелся и загудел.
По весне он сам огород вскопает, сам посадит, сам поливает, об этом я ничего плохого не скажу, а вот денег мне не даёт ни копеечки. Почти до самой армии учился, где только не учился уже: и на учителя, и на комбайнёра, и на киномеханика, и ещё на кого-то, но работать по своим дипломам не хочет, боится ответственности, перед армией пошёл в «Золотопродснаб» грузчиком, силу развивать, а до каких пор её развивать? Начал бы работать хоть киномехаником, там, может быть, дали бы квартиру, да и женился бы. А то какой-то непутёвый. Учился, получал стипендию, начал работать, стал зарабатывать больше, чем моя пенсия, но денег мне не давал, а еще хуже, что возьмёт, то всё под замок, наберёт конфеток, пряников, как куда уйду, так он гужуется один. Говорю ему: «Вася, надо дров на зиму выписать, зима скоро, надо заготовить дрова летом, чтобы к зиме просохли, а то ведь у нас возят берёзу с зелёными листьями, прямо с корня», а он мне: «Изба твоя, сама бери, сама и топи». Говорила и утирала слезы, видимо, уже по привычке.
Не знаю, что с парнем, вроде бы вы были всегда вместе, а вот такая разница. Закончил он педучилище, направили его в село Гирюнино, но там он и месяца не пробыл, сбежал. Деньги, что появлялись, тратил на сладкое или уносил на сберкнижку. Говорю ему: «Ты бы хоть оделся, а то ведь вахлак вахлаком ходишь», а он меня и не слушает.
Сидел Владимир, слушал и видел, что дом у них тоже сильно осел в землю, пол в избе перекосился ещё больше, ничего в доме нового не было, даже старое радио в форме тарелки совсем охрипло.
– Служит мой Вася на Сахалине, из-за плохого зрения, которое он сам же себе и испортил, посадили его в штабе на писарскую работу, службой, вроде бы, он доволен, может быть, армия хоть немножко его исправит, прямо не знаю, в кого он таким удался?
Только одну неделю погостил Владимир дома. Жил, гостил, а душа его была с Галкой. Снегу, как всегда в это время года было мало, а морозы жали и по ночам были уже под минус сорок. Зашёл в школу, посидел, поговорил с учителями. Пошёл к Ирке, но та разошлась с мужем, детей оставила родителям, а сама уехала куда-то. Через несколько дней и он уехал, и через тридцать три часа его встретила Галка…
– Вовка! Милый! Наконец-то! – шептала Галина, вытирая слезинки. Они поцеловались, но не так, как им обоим мечталось, разлука принесла скованность и стеснительность, и они по дороге к их новому дому присматривались и привыкали друг к другу.
– Володя, ты стал настоящим мужчиной, – прошептала Галина в трамвае.
