К беготне, как и ко всему прочему в жизни советского человека, первокурсники быстро привыкли, экономя время на гардеробе, раздевались в том здании, в котором должны были слушать последнюю лекцию или, где должны были пройти практические занятия. Трудно было отвыкать от школьной системы, где всё основывается на ежедневном опросе. Здесь один преподаватель читал лекции, другой вёл практические занятия. По некоторым предметам практики начались раньше лекций, и преподавательница начертательной геометрии, Кирилёк, нагнала на ребят такого страха, что казалось,– без знаний этой дисциплины будут они в жизни полными митрофанушками. Владимир появлялся домой к ночи и, перекусив, садился за учебники. Галина приносила билеты в театр, в филармонию, но муж отказывался, ссылаясь на занятость:
– Галя, я же тебе говорил, что ходить по театрам будем только по субботам, чтобы высыпаться по выходным, по будням я не могу. Жена обижалась и вроде бы соглашалась с ним, встречались они часто только ночью, а утром расставались на весь день. Скоро Владимир стал замечать, что Галина стала нервной и дёрганой.
– Что с тобой, Галина?
– Да ничего! Отстань!
– Не отстану, давай говорить серьёзно.
– О чём, Володя, серьёзном? – спросила она и из её глаз брызнули слёзы. Владимир подождал, пока она проплачется, успокоится и спросил ещё раз.
– Что с тобой, Галя?
Она встала, тряхнула кудрями: – Ты сам по себе, а я тобой предоставлена сама себе, ты залез в свою учебу с головой и совсем забыл, что рядом с тобой живет живой человек, твоя жена. Ты начисто забыл о её интересах, а я – то живая, Володя! Мне хочется куда-то сходить, поговорить, я тоже учусь, нельзя жить только одной учёбой.
Он подошел и хотел её обнять, но она воспротивилась.
– Заводной я, Галка, ты же сама видишь, как доберусь до чего-нибудь, обо всём остальном забываю, но сейчас мне очень трудно. Преподы нагоняют время, стращают, никаких поблажек не дают, учебников на всех не хватает, и читалка, библиотека отбирают массу времени. У нас уже есть кандидаты на отчисление, а поступать, чтобы быть отчисленным после первой сессии, – это глупость. Потерпи, Галя, до конца моей первой сессии, ты тоже начинала, и тебе было трудно. Трудно привыкать к институтским порядкам, да и, сама видишь, первый семестр у нас вышел такой взбалмошный, по восемь часов одних только занятий. Ты, Галя, потерпи, сдам сессию, и все у нас наладится.
Парни, что жили в общежитии, об учёбе думали мало, играли в «кинга», в «преферанс», карты отбирали время, появлялись «хвосты». На групповом собрании перед сессией выступил Владимир: «Стас с Игорем, конечно, кампанейские ребята, но безответственные, да и приехали, похоже, не учиться на горняков, а осваивать курс картёжных наук. Кто, скажите, видел их в читалке, в общежитии за учебниками? А вот за картами вас видели все. Институт, парни, это не школа, где с каждым могут нянчиться и каждого уговаривать, здесь вся система построена на доверии к студентам, нам верят, что мы самостоятельно осваиваем науки, а на деле – кто-то осваивает, а кто-то и нет». То, что группу тянут назад, не смертельно, но ведь вас могут отчислить, – вот что страшно, пройти конкурс, отработать в таких условиях в колхозе и оказаться за бортом института из-за собственного безделья? Это мне не понятно. Удовольствий много, а времени на сессию из-за сокращённого семестра остается всё меньше и меньше и, если парни не одумаются, их отчислят, что очень жаль.
