Далеко в стране Колымской, или Золотодобытчики - страница 61

– Почему ты так думаешь?

– Интуиция мне подсказывает.

– Давай о чём-нибудь другом поговорим, Тома, – попросил он девушку.

– А я в поэзию ударилась, – призналась Тамара, слегка покраснев.

– Ну и как?

– Пока учусь выражать свои мысли складно, вроде бы научилась, дальше требуется талант, а его у меня нет. В стихах много сентиментальности, возвышенных чувств, нашла для себя приятное времяпрепровождение, лекарство от безделья и скуки.

– Прочти что-нибудь.

– Как – нибудь я тебе пришлю по почте, – пообещала она, а сейчас не могу. Скажи, ты нынче у себя дома будешь, у матери?

– Думаю, они там хотят дом строить, отчим инвалид, мать с ребятней малой, надо помочь.

Они вышли на берег Ангары, голубые ангарские воды, быстро неслись, крутясь и завихряясь. Лодки рыбаков, стояли на якорях неподвижно, когда Владимир долго на них смотрел, они вдруг начинали стремительно нестись вверх по реке.

– Река, как время бесконечна, несёт прохладу своих волн, а на волне её беспечно, плывёт короткой жизни чёлн, – вдруг продекламировала Тамара.

–Ты что сама и сейчас это сочинила?

– Кажется сейчас и, если никто меня не обвинит в плагиате, то, значит, сама.

– Здорово у тебя получается. А я вот в жизни и пары строчек не срифмовал, а так когда-то хотел тебе стихи сочинить, – с сожалением сказал он.

– Ты? Хотел сочинить мне? – спросила Тамара.

– Да, хотел сочинить тебе, о тебе. Тогда так тебя ждал…

– Володя, а как тебя Галка охмурила, до сих пор не знаю.

– Я же тебе писал, когда я был зол на тебя, тогда, однажды вечером её подкараулил Борис Пьянков, стал её тискать, она закричала, а я в это время караулил тебя, чтобы поговорить. Услышал крик, бросился и освободил её от Борькиных объятий. Она меня попросила проводить до дома, а у дома попросила попровожать, поохранять. Мне показалось лестным быть телохранителем девушки, а ты всё из себя строила обиженную недотрогу. И это провожание вылилось …

– А я тогда и не знала про Бориса, мне показалось, что ты назло мне стал дружить с ней. Я так тогда разозлилась на тебя, что злюсь до сих пор. Тогда я хотела позлить тебя немножко, весной мы же договаривались о встречах, а сам на все лето запропастился, ни разу глаз не показал, какой бы девчонке это было не обидно?

– Ты же знала, что я работал.

– Знала, вернее, узнала, но ведь все работают.

– Если бы в городе или рядом с городом, а то с топографами я работал за «Коврижкой», а топографы работают не по восемь часов, а весь световой день. За день с рейкой так находишься, к вечеру ног не чувствовал. Тогда я на свой заработок первый костюм справил, Тома. А ты даже выслушать не захотела…

Сказал и замолчал, замолчала и Тамара, которая поняла, что большая часть вины в случившемся лежит на ней.

Чтобы закончить, неприятный для неё разговор спросила, – а ты сам, Володя, писать пробовал?

– Нет, – и в ближайшее время не собираюсь, может быть когда – нибудь на пенсии или ближе к пенсии.

– Когда- нибудь на пенсии далекой, я мемуары настрочу, – так ты хочешь? – спросила она и продолжила, – и о девчонке кареокой, как объяснялся, не смолчу.

Владимир рассмеялся, – а здорово у тебя, Тамара, это всё получается, зря о таланте прибедняешься!

– Не хвали, Володя, пойдем лучше назад, а то мне уже пора на занятия, а по дороге я тебе расскажу одну быль, чтобы не скучать.

Дорогой к институту она рассказала: – Учится нас одна девушка, местная. А у них дома, за стенкой живёт мужчина, который не ходит. В Москве перед парадом победителей в июне месяце он упал в строю, отказали ноги и с той поры он стал инвалидом. Госпитали, курорты, вновь госпитали, но всё и все оказались бессильными перед болезнью, болезнь редкая, она называла её, но я уже не помню названия. Он так и не вставал, хрящи начали костенеть, он перестал даже самостоятельно переворачиваться, болезнь сопровождалась приступами, которые он глушил морфием, со временем он дошёл до последней стадии морфинизма и стал колоть в вену тройную дозу. Лежал, в ногах его стояло радио, телевизор, под рукой телефон. Эта девчонка заходила к ним, разговаривала и жалела. Время шло девчонка стада девушкой, и вдруг она влюбилась в этого, по сути дела, калеку. Видимо, жалость переросла в любовь, да и он тоже со временем так привык к ней, что тоже влюбился. Однажды они объяснились, и он, чтобы не быть ей обузой, стал разрабатывать свои окостенелые суставы, бросил колоться морфием, бросил курить и до изнеможения двигал и двигал ногами, через год он уже мог встать на костыли и делать первые шаги, стал учиться ходить. Вскоре он заключил договор с артелью инвалидов, его обучили плести сетки-авоськи и стал он надомником, зарабатывает деньги к своей пенсии. Все это, Володя, заставила его сделать любовь. После некоторого молчания спросила, – ты понял, зачем это я тебе рассказала?