Дама и лев - страница 16

– Так нам же не привыкать, compaign. Сколько раз мы нахлёстывали коней, спасая шкуру! – внезапно Луи посерьёзнел. – Но мне уже стало казаться, что тот раз был последний. Тебе не надоело всё это, frater?

Озэр помрачнел, и мимолётное выражение покоя, появившееся было на его лице, вмиг исчезло:

– Не то слово. Нет ничего хуже, чем ждать, и ждать, и ждать…

– Девушка должна подыскать себе мужа, и как можно скорее. Ты знаешь об этом. Прекрасная дама Жанна не будет долго терпеть её присутствия в Сент-Нуаре.

– Филипп Сент-Нуарский настоящий мужчина. Он горой за своё потомство, – процедил Озэр сквозь зубы. – Он её не оставит.

– Ясное дело. – Луи вскочил. – Сент-Нуар защитит своё чадо. И, видимо, уж кого-нибудь для неё присмотрел. Скажем, почтенного сеньора, со средствами и без детей, у которого много земли и мало зубов. Блестящая партия.

– Да чтоб тебя черти забрали! Что мне, по-твоему, делать? Если девочка окажется в постели старого Суйера, то по крайней мере будет спать в тепле, – он посмотрел прямо в глаза своему другу. – А ты-то с каких пор заговорил голосом совести? Если её судьба так тебя волнует, сам на ней и женись! Скажи её отцу, чтобы отдал тебе приданое, и когда ты пропьёшь всё до последней монеты, таскай девчонку с собой из провинции в провинцию, чтобы помогала тебе воровать, когда выхода другого не будет, а там, глядишь, продашь её генуэзцам за овёс для своего коня. Ясно, что отцу её на это наплевать, лишь бы с плеч долой, – нижняя губа у него дрожала.

Внезапно в кухне послышался шум. Рыцари переглянулись и по безмолвному сигналу Озэра обнажили мечи и толкнули дверь. Посреди кухни крыса билась в зубах облезлой собаки, которую прикармливал повар. Облегчённо вздохнув, они опустили мечи и снова растянулись на своих соломенных лежанках. Помолчав, Луи произнёс:

– Прости, друг.

– Да не обращай внимания. Сам иногда не знаю, какая блоха меня укусила. Лучше помолись за нас, Архиепископ, чтобы не гореть нам всем в аду.

Аэлис мёрзла, стоя босиком на каменном полу коридора. На ней была только белая хлопчатобумажная ночная рубаха, и ветер сквозь арки доносил из внутреннего двора чистый запах сада. По одной из посыпанных белой галькой тропинок, ведущих к колодцу в центре двора, она вышла в сад, сама не зная, куда идёт. Главное было – идти куда-то, чтобы успокоить дыхание, чтобы бесшумно проскользнуть к себе в спальню незамеченной. Келья, где её поселили монахи по указанию аббата, располагалась на втором этаже, как раз над кухней. Хотя Аэлис и пыталась уснуть, беспокойство, терзавшее её всю дорогу, не давало ей сомкнуть глаз. По совету аббата она помолилась за спасение своей души. В Сент-Нуаре молитвы, возносимые отцом Мартеном в скромной часовне, обычно казались ей не более чем заученными наизусть ничего не значащими фразами, но здесь, среди суровых стен монастыря, под покровом тишины торжественным словам молитвы вернулся их первоначальный глубокий смысл. Впервые за много дней на Аэлис снизошёл блаженный покой. Перекрестившись, она вдруг почувствовала, что голодна, и с колотящимся сердцем спустилась в кухню, чтобы взять немного хлеба. Девушка знала, что ей не следовало выходить из кельи, но дома она привыкла ходить где захочет в любое время дня и ночи. В монастыре же следовало быть начеку и стараться не попасться на глаза монахам. Ей удалось незамеченной добраться до кухни. На большом деревянном столе она обнаружила спелые фрукты, наверняка отложенные поваром на варенье, судя по тому, какие они были сладкие. Она испугалась, услышав во дворе мужские голоса, но когда поняла, что это Озэр и Л’Аршёвек, уступила соблазну и подошла, почти не дыша, к окну, чтобы подслушать, о чём они говорят. Услышанное исторгло у неё невольный крик ужаса, встревоживший рыцарей. Ей едва удалось убежать. Два слова – Суйер и брак – раскалённым клеймом запечатлелись в её памяти и мгновенно стёрли едва обретённое ощущение покоя.