Дверца чердака хлопает за мной оглушительно громко, так что я невольно вздрагиваю и все же оборачиваюсь. Никого. Тихо и темно – ночами Кукольный домик всегда погружается в спасительное оцепенение. Шаги моих босых ног по каменному полу тоже едва слышны.
Я спускаюсь по узкой винтовой лестнице на свой пятнадцатый этаж. Почти наощупь, ведь тусклые ночные лампы под потолком едва рассеивают темноту. Достаточно, чтобы не натолкнуться на стену, но не больше. В Кукольном домике приветствуется разумная экономия. Это после мы сможем получить все, чего по-настоящему достойны. До выпуска куклы ничего не стоят.
Смутное ощущение неправильности заставляет меня остановиться в нескольких шагах от спальни. В щель под дверью пробивается свет. Странно, Огонек ведь должна спать. Или…
– Тебя долго не было, – она встречает меня ворчливым тоном.
Вовсе не в кровати, сидит на стуле у трюмо. В полумраке нашей тесной комнатки – включить лампы на полную мощность, похоже, не рискнула – ее роскошные рыжие кудри напоминают пламя. Она разворачивается ко мне так, что спиной закрывает столик с косметикой. Не удивлюсь, если рылась в моих запасах, ища что-нибудь особенное.
Зря, у меня нет ничего, чего не было бы у нее. И у любой куклы. Кроме разве что флакончика духов с ароматом грейпфрута и бергамота. Особенный подарок от Тиллена. Огоньку я не рассказывала. Но не чувствую его в воздухе, а значит мое сокровище так и осталось ненайденным. Выдохнув с облегчением, сажусь на свою кровать. Цветастый плед не убираю, чтобы не испачкать простыню: привычка, полученная за годы жизни в Кукольном домике. Зевнув, говорю:
– Знала бы, что ты ждешь, поторопилась бы.
– Это вряд ли, – равнодушно бросает Огонек. Однако я слишком много времени провела с ней рядом, чтобы не заметить тень с трудом скрываемой зависти. – Он бы не отпустил раньше, чем посчитает нужным.
Значит, видела, как я уходила и с кем. Плохо. Нужно будет предупредить Тиллена, что наш маленький секрет уже не такой и секрет. Странно, что он допустил такую оплошность. Или не оплошность? Огонек смотрит на меня с укоризной и совсем не кажется удивленной.
– Думаю, тебя тоже ждет проверка. – Стараюсь, чтобы эти слова звучали успокаивающе, хотя на самом деле они должны бы внушать ужас от неизвестности.
– Это тоже вряд ли. – Огонек хмурится, потом отворачивается, опускает плечи. – Он не меня выбрал.
Если бы она знала, куда водил меня Тиллен, не сочилась бы сейчас ядом. Но… в ее словах звучит такая уверенность, будто на самом деле ей известна правда. И потому я не могу не спросить:
– Выбрал для чего?
– То есть, даже не рассказал? – Кажется, Огонек искренне удивлена. И я ее отлично понимаю, хотя менее обидно от этого не становится.
Изо всех сил пытаюсь не показать своего разочарования, начинаю расстилать кровать со словами:
– Давай спать. Мы же не хотим выглядеть помятыми на церемонии.
В комнате душно, несмотря на распахнутое настежь окно, за которым открывается вид на город. Почти такой же, как с крыши недостроенного «Маяка».
Стоит об этом подумать, как меня тут же пробирает озноб. Спасет только теплое шерстяное одеяло. Надеюсь. Пытаюсь вдеть его в пододеяльник, но руки отказываются слушаться.
– Помочь? – интересуется Огонек.
Редкое для кукол проявление заботы. Обычно мы стараемся не привязываться друг к другу, зная, что после выпуска уже не будем принадлежать себе и вряд ли сможем видеться.
