Даурия - страница 74

– Господи боже мой! – воскликнул Северьян. – Зарод зажгло! Да что же это такое? – схватился он за голову.

Авдотья вскрикнула, часто-часто закрестилась и заголосила навзрыд:

– Прогневали мы господа, ой, прогневали!

В эту минуту полил дождь. Роман выглянул из балагана, но пылающего зарода не было видно.

– Тушить надо! – прокричал он отцу, перекрывая гул ливня.

– Не потушишь теперь, – ответил Северьян, у которого сразу опустились руки. – Наказывает нас за какие-то грехи Бог.

Но, увидев, что Роман побежал к зароду, кинулся следом за ним, позвав по дороге Герасима и Тимофея Косых.

Когда они добежали до зарода, пламя на его поверхности было залито, но он все дымился. Единственно, чем можно было спасти зарод, это раскидать его верхушку, чтобы налило воды в середину. Промокшие до костей, принялись они раскидывать сено по лугу, то и дело ослепляемые молниями. Провозившись дотемна, растаскали навильниками весь зарод, но большая часть его была безнадежно испорчена.

Через несколько дней сено высохло, но почернело. Сложили они из него три небольших стога, чтобы лучше их обдувало ветром. Это было все, что осталось от первого улыбинского зарода.

Стояли первые дни сентября. В сиверах заречья, устилая заячьи тропы, падал блеклый лист, табунились на ягодниках рябчики и тетерева. По ночам уже подмораживало. Но стоило только выглянуть солнцу, как дымком уносился с заплотов и крыш оседавший под утро иней, таял на заберегах Драгоценки хрупкий ледок. Закончили трехмесячное обучение, разъехались из поселка кадровцы, увозя с собой на память о милых любушках немало вышитых платков и кисетов. Мунгаловцы дожинали последний хлеб, копали в огородах картофель и на исходе страды все чаще поговаривали о предстоящих девичниках и свадьбах.

Елисей Каргин этим летом и сенокос и страду прожил безвыездно дома. Раньше у поселкового атамана только и дела было, что поважничать с насекой в руках на воскресной сходке. Нынче же всякий день приходилось ему наведываться в полной форме к войсковому старшине Беломестных и, вытягиваясь в струнку, справляться, не угодно ли чего его высокоблагородию. Беломестных жил на квартире у Сергея Ильича. Утренний чай, во время которого являлся к нему обычно Каргин, он пил на открытой чепаловской веранде. И Каргину приходилось стоять перед ним навытяжку на виду не только семьи Чепаловых, но и всех, кто заходил в этот час к ним по торговому делу.

Иногда вместе с Беломестных прохлаждался за чаем и Сергей Ильич. Он откровенно посмеивался в бороду, когда случалось Каргину при нем замирать у веранды с рукой под козырек. Ухмылки купца были больше всего не по душе атаману, привыкшему к почету и уважению. Ругал он Сергея Ильича на чем свет стоит, но службу свою продолжал исполнять аккуратно. Только с отъездом кадровцев вздохнул он вольготно. Едва проводив их, он в тот же день уехал на заимку, где брат Митька и сестра Соломонида дожинали овес. Но пробыть ему там пришлось недолго. Дня через два привезли на заимку пакет от станичного атамана. В пакете Лелеков сообщал, что в Нерчинск едут из Читы генерал-губернатор и наказной атаман Кияшко. Каргину предписывалось явиться в Орловскую девятого сентября, утром, во главе мунгаловских георгиевских кавалеров, для встречи грозного гостя. Чтобы заблаговременно предупредить казаков, имевших отличия за китайскую и русско-японскую войны, Каргин поспешил с заимки домой.