Вечером на водопое повстречал он Семена. Семен, не дав напиться своему недавно выменянному на рыжего вороному коню, погнал его прочь от ключа, едва завидел атамана. Каргин крикнул ему:
– Подожди, не торопись!.. Собирайся, паря, ехать.
– Это еще куда? – недружелюбно спросил Семен, помахивая таловым прутиком.
– Встречать наказного атамана.
– За что это я такой чести удостоился? Мне на него Лелеков и глазом взглянуть не даст. Так что уволь уж меня заранее.
Каргин, искавший подходящего случая задобрить Семена за историю с залежью, смело выдержал его пристальный, неприязненный взгляд, с жаром заговорил:
– Ты георгиевский кавалер. Кому же и ехать, если не тебе.
– У Северьяна Улыбина вон тоже два Георгия и две медали с японской войны, – сощурился на атамана Семен. – Его тоже возьмешь встречать атамана?
– Ну, Северьян – особа статья, – стараясь не замечать ядовито насмешливого тона Семена, возразил Каргин, – а ты?.. Лелекову я на этот раз тебя в обиду не дам. Хочешь знать, так я и теперь жалею, что не по правде с тобой Сергей Ильич поступил. Не ожидал я от него такой пакости.
Семен выпрямился, нарочно громко захохотал:
– Не ожидал… Да ты, может, его сам и подзуживал!
– Что ты, что ты… Мы с тобой как-никак, а две войны вместе отбухали, не первый год друг друга знаем. Я целый день Сергея Ильича уговаривал, да разве он послушает. А сейчас я сделаю так, что ты поедешь назло Сергею Ильичу встречать наказного.
Этот довод заставил Семена взглянуть на Каргина более благодушно. Досадить Сергею Ильичу стоило. Но он тут же вспомнил, что ему для такого случая нечего будет надеть: мундир поистрепался, а сапог и в помине нет. Стыдно ему было жаловаться на свою бедность. Долго он мялся, прежде чем сказал об этом Каргину. Тот поспешил заверить его, что за справой дело не станет, оборудуют все в лучшем виде. Прощаясь, он пообещал ему сегодня же послать сапоги с папахой и выпросить для него у кого-нибудь из казаков мундир. И верно, на другой день ранним утром прислал Каргин все обещанное. Не забыл отправить даже новые георгиевские ленты для крестов и скрученный из золотой мишуры темляк на шашку.
Когда приехали в Орловскую, Лелеков, увидев среди мунгаловцев Семена, гневно спросил Каргина:
– Без этого обормота не обошлись?
Каргин попробовал отшутиться:
– А чем он плохой казак? У него один чуб чего стоит.
– Ты зубы не скаль, тебя всерьез спрашивают! – прикрикнул Лелеков. – Как хочешь, а Забережного убери.
Каргин вышел из себя. С лицом, покрытым багровыми пятнами, подошел он вплотную к Лелекову и запальчиво, с придыханием сказал:
– С какой это стати Забережного убирать понадобилось? У него крестов на груди поболе, чем у других, и получил он их не за чистку офицерских сапог. Вот что я тебе скажу.
Лелеков, просидевший всю японскую войну в полковой канцелярии и награжденный крестом неведомо за какие подвиги, принял эти слова на свой счет. У него не хватило смелости по-начальнически оборвать Каргина. Вместо этого он неловко затоптался на месте, а Каргин, наседая на него, продолжал:
– Вы и так отличились с Сергеем Ильичом, когда посадили Забережного в каталажку. У нас теперь только и разговоров об этом в поселке. А если еще и ныне обойти Забережного, народ зашумит того пуще.
– А чего же орать-то? – укоризненно сказал Лелеков. – Я только так спросил. Раз ты считаешь нужным, чтобы Забережный был здесь, пусть будет. Горячку пороть нечего, – и, найдя предлог, поспешил удалиться от Каргина.
