– Сердечно благодарю вас за оказанный почет и с радостью соглашаюсь быть вашим станичником. Мне это дорого потому, что я сам кубанский казак, которому близки и понятны традиции казачества. Еще раз благодарю вас, братцы…
Когда старик передавал ему это постановление, он удостоил его пожатием руки.
В дороге губернатора сопровождал, помимо его личного конвоя, еще и почетный конвой той станицы, по юрту которой он проезжал. В почетный конвой брались только особо проверенные казаки, однако Лелеков не стал возражать, когда Каргин сказал, что берет в конвой и Семена. Семен отмахивался от этой милости руками и ногами, заявив, что ему и так есть нечего, а если проездит он две недели в конвое, то совсем до ручки дойдет. Но Каргин сказал, что ездить он будет не даром, от станичного правления пойдут ему суточные. Семену пришлось согласиться. Орловский юрт граничил на юге с кабинетскими землями, на которых были разбросаны тюрьмы Нерчинской каторги. Поэтому назначенные в конвой орловцы должны были, пока не подсменят их, сопровождать губернатора до самой Аргуни, где находились следующие казачьи станицы. Елисей Каргин, когда Лелеков сказал ему, что он будет командиром почетного конвоя, хотя и попросил уволить его от такого дела, но в душе был рад. До позднего вечера придирчиво проверял он справу назначенных в конвой, выдавал им под расписку полученные от станичного цейхгауза трехлинейки и по четыре обоймы патронов к каждой. «Поездка-то, стало быть, нешуточная, если считают, что нам одних шашек мало», – шевелилась у него все время беспокойная мысль.
Переночевав в Орловской, губернатор отправился дальше. Места начинались опасные, поэтому конвой окружал его карету со всех сторон. А на каждой остановке, едва он выходил из кареты, как вокруг него начинал крутиться, настороженно оглядываясь по сторонам горячими глазами, телохранитель-черкес. Слепая преданность маленького вертлявого человека в малиновой с газырями черкеске каждому бросалась в глаза. Наблюдая за ним, Семен размышлял: сколько могут платить этому человеку за его должность? Решил, что платят немало, если он так старается.
На одной из остановок Семен подъехал к Каргину. Утирая лицо рукавом, сказал вполголоса:
– Нашего посёльщика, может, в Кутомаре увидим.
– Это кого, Василия Улыбина?
Семен молча кивнул головой. Каргин огляделся по сторонам, вздохнул:
– Будто и казак неплохой был, а вот попал. И как это его угораздило?
– За свою простоту, наверное, поплатился. Больше не за что.
– Ну, об этом не нам с тобой судить… Давай, паря, помалкивай, – оборвал он Семена и снова опасливо покосился на губернаторский конвой.
Кутомарская каторжная тюрьма, обнесенная двухсаженными палями, стояла в болотистой пади на берегу Кутомары. За тюрьмой, на косогоре, горюнилась неприглядная деревня того же названия. Выше по течению речки давно заросли шиповником и лопухами круглые белые печи заброшенного сереброплавильного завода, который был выстроен в двадцатых годах восемнадцатого столетия и просуществовал лет пятьдесят. С той поры и возникла в Кутомаре тюрьма. Поездка генерал-губернатора Забайкалья в район Нерчинской тюрьмы была вызвана главным образом событиями в этой тюрьме.
Политические в Кутомаре добились от тюремного начальства ряда льгот и уступок. Они уже не носили кандалов и наручников, заходили свободно в камеры друг к другу. Тесно сплоченные в коммуну, не снимали они шапок перед начальством и отвечали ему только тогда, когда оно обращалось к ним на «вы». Вести об этом дошли до главного тюремного управления. Вскоре начальник тюрьмы был смещен и заменен новым, которому было предписано в самый короткий срок навести в Кутомаре обычный режим каторжной тюрьмы.
