— Покорно прошу простить меня, — мужчина низко опустил голову, но глаза его пылали гневом, — за неподобающий тон в обращении к вам, но всё это продиктовано лишь заботой о вашей персоне.
— Прощаю! — Алисия подала условный знак воинам, стоящим на воротах, чтобы они пропустили её. — Я о своей персоне как‐нибудь сама позабочусь.
— Ваше Высочество, — Хардон поднял голову, предпринимая ещё одну попытку остановить своенравную наследницу, — но как же ваша свадьба? Всё ведь уже оговорено.
— Я постараюсь вернуться в срок, — небрежно бросила Алисия через плечо, даже не удосужившись посмотреть на собеседника.
— Тогда я оставляю за собой право рассказать вашим родителям всю правду о происходящем. И сделаю это как можно быстрее, потому что не собираюсь проделывать обратный путь также на лошади.
— Ой, — наследница махнула рукой, — да делайте уже всё, что считаете нужным.
Алисия поднялась на лошадь, не спеша удобно устроилась в седле, поправила стремена, взяла повод и слегка натянула, заставляя животное пойти шагом. Медленно выехала в открытые ворота. Ощущая на себе горящий взор советника отца, она едва сдерживалась, чтобы не ёрзать в седле и держать величественную осанку, но как только за её спиной с глухим стуком закрылись ворота, послала лошадь в галоп и засмеялась.
Не успели зеваки опомниться, как незнакомец на глазах изумлённой толпы выбежал в противоположные ворота, обратился в дракона и тут же взмыл ввысь. И пока все, дружно ахнув, провожали взглядом тёмную фигуру в небе, из помещения коменданта показался Алиар. Он направился в башню, а через какое‐то время вышел оттуда в сопровождении Давира.
Здоровяк с ног до головы был закован в чёрные зачарованные доспехи, украшенные рунами и символами смерти. Поговаривали, их для него Алиар специально выпросил у Совета. За спиной великана в специальных ножнах находился двуручный меч. Давир послушно следовал за своим врачевателем. И вроде бы ничего необычного в этом не было, воин как воин, вот только вокруг него ползла серая дымка.
Джим то приходила в сознание, то вновь впадала в беспамятство. Выныривала на короткое время из темноты и снова погружалась в её пучину. Сознание разрывалось между Светом и Тьмой, а тело не слушалось. А иногда, как вспышка, перед глазами начинали мелькать разные образы, и тогда Джим становилось страшно. И не было ни конца ни края этому кошмару. В такие моменты она хотела кричать, но каждый раз крик застревал где‐то на полпути, в гортани. Хотела проснуться и не могла. Тогда она начинала метаться и стонать.
— Проснись, — прошелестел ветер. — Проснись! — звал голос, волнуя душу и заставляя сердце биться быстрее.
Джим вздрогнула. Открыла глаза и уставилась на высокий потолок, украшенный позолоченной лепниной. Перевела взгляд на огромный зарешёченный оконный проём, обрамлённый небольшими выступающими колоннами, за которым стояла беспросветная серая мгла. В комнате царил полумрак. Села на кровати и откинула одеяло. На ней была надета длинная женская сорочка. Осторожно дотронулась до шеи. Так и есть: странное украшение находилось на своём месте. В поисках застёжки тщательно ощупала обруч. Последнее, что она отчётливо помнила, так это то, что на них напали. И она утонула. Но как ни старалась, не могла вспомнить, что происходило после.
Осторожно свесила ноги и с интересом посмотрела в ту сторону, откуда доносились приглушённые голоса. В комнате была одна‐единственная дверь, но зато какая: двухстворчатая, чуть ли не до самого потолка и вся сплошь украшенная императорскими символами.
