ДАЙ БОГ, ЖИВЫМ УЗРЕТЬ ХРИСТА. Эссе о творчестве Евгения Евтушенко - страница 7

Я был мал, но был удал, и в этом взявши первенство,

Я между строчек исписал двухтомник Маркса – Энгельса…

И писал я нечто, ещё не оценённое,

длинное, военное, революционное…

Начало евтушенковского творчества, бурного, многопланового, яркого, удивительно переплело в себе яростное, непримиримое отношение к недостаткам основательно загнившей, заболотившейся уже советской действительности и никак не желавшую улетучиваться веру в то, что «революция дело весёлое, нужно весело делать её». О причинах этого странного сожительства в совестливой душе поэта мы поговорим в своё время, а пока продолжим анализ жизненного полотна, отражённого в стихах и поэмах.

Где-то сразу за опусом об использовании трудов Маркса – Энгельса не по назначению Евтушенко, со свойственным откровением, пишет вот эти важные для его понимания строчки:

Я жаден до людей,

и жаден всё лютей.

Я жаден до портных,

министров и уборщиц,

до слёз и смеха их,

величий и убожеств.

Как молодой судья,

свой приговор тая,

подслушиваю я,

подсматриваю я.

И жаль, что, как на грех,

никак нельзя успеть

подслушать сразу всех,

всех сразу подсмотреть!

Понятно, всё сразу подслушать и подсмотреть никакому гению не удалось и не удастся. Но вряд ли знал герой нашего эссе, что Господь даст ему такую долгую и до предела насыщенную писательской работой жизнь, что едва ли найдётся на свете тема, до которой не дошли бы его жадные слух и зрение.

Сама жизнь давала ему темы в изобилии.

5.

Вскользь мы уже отметили, что Евгения Евтушенко никогда не оставляла равнодушным русская природа. Почти в каждом стихотворении он находит возможность дать пейзажную зарисовку хотя бы в три-четыре слова. Помните – «Похороны Сталина»? Казалось бы, здесь природа совсем ни при чём. Но нет!

Прозрачный сквер лежал от нас правей,

и на дыханье, ставшем облаками,

качались тени мартовских ветвей.

Здесь герой нашего эссе похож на Юрия Казакова, с которым дружил долгие годы и которого вполне заслуженно называл лучшим прозаиком современности. Лучший прозаик, кажется, тоже не создал ни одной вещи, в которой бы не порадовали читателей великолепные строчки о природе. И Казаков, и Евтушенко не понимали человеческой жизни без Божественных природных красот. И у того, и у другого был проникновенный, душещипательный дар видеть эти красоты и словесно запечатлевать их на бумаге.

Я лежу, чего-то жду

каждою кровинкой,

в тёмном небе звезду

шевелю травинкой. —

Пишет Евтушенко. Или вот:

Брусника стелется и млеет,

красно светясь по сосняку.

У каждой пятнышко белеет

там, где лежала, – на боку.

А голубичные поляны!

В них столько синей чистоты!

И чуть лиловы и туманны

отяжелевшие кусты.

Так летом – на таёжной станции Зима. А зимой?

И сосны справа, сосны слева

и визг девчат, и свист парней,

И кони седы, будто сделал

мороз из инея коней!

Лететь, вожжей не выпуская!

Кричать и петь, сойти с ума,

и – к чёрту всё!.. Она такая

зима на станции Зима!

Сейчас подумалось о том, что высокий талант видеть многочисленные детали, живописные «мазки» русской природы, – он не просто сам по себе, а по особому, великому Божественному дару – детально, подробно, явственно видеть весь мир и в нём человека. То есть и пейзаж, и портрет, и панорама – это и есть подлинное мастерство великого художника и поэтического, и прозаического слова.

Вот не менее яркая картина такого трудно уловимого явления жизни, как праздничное, по тогдашним временам – первомайское движение массы людей, нам, пожилым, всё ещё памятное: