Даже если не с тобой - страница 5



и детской больницы имени Караева. И заметьте, прямо перед мединститутом. Умереть в месте, где каждый третий прохожий – врач, медработник или студент медик. И никто не смог его спасти? Как это могло случиться?

– На самом деле страшно. А его семья?

– Говорили, что они все умерли. Отец не пережил и сорока дней Муслима, мать умерла до его годовщины. Когда мы классом отмечали 25-ти летие окончания школы, с нами впервые был парень из Муслима класса, Сеймур. Он почему-то весь вечер меня спрашивал, помню ли я Муслима.

– А вы помните. Почему?

– Почему помню? Потому что абсурдность его смерти потрясла меня тогда. Мы только пережили Чёрный январь, а Карабахская война ещё не началась. Потом уже было столько смертей молодых парней. А тогда…

– И всё же вы его хорошо помните.

– Что-то помню. И его тоже иногда вспоминаю. Знаете, Хайям, с годами, когда появлялась какая-нибудь новинка, или случалось какое-нибудь событие, я задумывалась о том, что Муслим это не увидел, или об этом не узнал. Мне всегда было бесконечно жаль, что он погиб таким молодым и мало, что увидел в этой жизни. Я вам это говорю, а Сеймуру я тогда не сказала всего этого. Ни тогда, ни на 35-ти летие окончания школы. У него по ходу ко мне только один вопрос все эти годы.

– Почему вы не отвечаете Сеймуру?

– Отвечать – то, отвечаю. Говорю просто, что конечно же помню. Но я не умею откровенничать с малознакомыми людьми. А Сеймура, по сути, как человека, я совсем не знаю. Я на все ваши вопросы ответила, Господин Медиум?

– Нет, не на все. Но я их потом вам задам.


Лейла много чего рассказала, но явно не всё. Хайям чувствовал, что есть в её повествовании нестыковка. Хотя прошло тридцать с лишним лет и может что-то ею забылось? Весь остаток дня он вспоминал, как у лифтов она развернулась и встала перед ним. Она стояла очень близко к нему, слишком близко. Жизнь в Англии приучила его к определённому личному пространству, а Лейла часто нарушала его. Она могла близко сесть к нему, когда они что-то смотрели на компьютере. На широкой лестнице она вначале искала опору и пыталась взять его за руку. А с тех пор, как Хайям однажды протянул её руку к перилам, она перестала искать его локоть. Вроде он сам молча дал ей понять, что он для неё не поручни, а когда Лейла стала идти в метре от него, его стало это очень сильно огорчать. Он хотел ощущать её интервенцию в свое пространство и вместе с тем боялся этого. И тут, когда она встала перед ним и он вблизи увидел её глаза и губы, особенно губы. Настолько близко, что даже почувствовал аромат её духов. Однозначно это женщина имела на него влияние.


Этой ночью ему опять снилась Ляля. Он проснулся от странного ощущения ужаса. Ему было страшно во сне. В этот раз он видел как быстро шёл по коридору, явно школьному, потому что кругом были дети в формах и в пионерских галстуках. Со стороны лестницы в коричневых платьях, и в чёрных фартуках с комсомольскими значками шли две девочки. Одна из них была Ляля, и под руку с ней шла невысокая хорошенькая девочка. У Ляли волосы были собраны в толстую длинную косу, а у её подруги была короткая стрижка на пышных волосах. Девочки о чём-то улыбаясь говорили. А Хайям с яростью налетел на Лялю и начал трясти её как куклу, схватив за плечи. Ляля с непониманием смотрела на Хайяма, у неё приоткрылся ротик, а на губах поблескивала бесцветная помада. Хайям смотрел на Лялины губы, тряс её и говорил: «Кто ты такая, чтобы мне звонить?»