Читать онлайн Андрей Поцелуев - Дебри времени

Вилла «Мавританка». Большая комната с гостиной и столовой и высокими потолками. Справа большой диван и два кресла, журнальный столик, книжные полки до потолка, слева обеденный стол и шесть стульев, в центре лестница зеленого цвета, ведущая на второй этаж в кабинет. Над лестницей видна балконная дверь, расписанная Гогеном. На стенах картины французских импрессионистов. Пол выложен белыми и черными мраморными плитками. Слева от лестницы камин. Над камином позолоченный деревянный орел. Французские окна открываются в сад, где видны лимонные и апельсиновые деревья. Над диваном мавританский знак – символ дома. На стене часы, показывающие 8 утра. Играет музыка. Поет Лотта Леман, любимая певица Уильяма Сомерсета Моэма. Входит Уильям. Он одет в шелковую японскую пижаму и кимоно. Садится в кресло и читает журнал «Ланцет». Входит дворецкий Эрнест. Он одет в ливрею. Несет поднос с завтраком. Ставит тарелку, приборы и кружку на стол.

ЭРНЕСТ (смотрит в сторону Моэма). Ваш завтрак, сэр. Как всегда, овсянка и чай со сливками.

УИЛЬЯМ. Спасибо, Эрнест. (Встает с кресла, идет к граммофону и выключает пластинку. Потом идет к обеденному столу.) Запишите, пожалуйста, меню на сегодняшний ужин и передайте его Аннет. (Садится за стол и надевает очки.)

ЭРНЕСТ (достает блокнот и готов записывать). Слушаю, сэр.

УИЛЬЯМ (диктует вслух). Суп с фрикадельками, утиное конфи, фуа-гра, гратен «Дофинуа», на десерт тарт татен, мороженое с авокадо, пюре из крыжовника со взбитыми сливками. Шампанское «Пол Роже». Да, и пусть испечет печенье «Мадлен». Все гости его любят.

ЭРНЕСТ (убирает блокнот). Хорошо, сэр, я все передам Аннет.

УИЛЬЯМ, и не забудьте, что у меня сегодня холодный обед с Гербертом Уэллсом. Только хамон и фрукты.

ЭРНЕСТ Я помню, сэр.

УИЛЬЯМ. И принесите, пожалуйста, еще один прибор к завтраку. Возможно, Фредерик присоединится ко мне. ЭРНЕСТ. Слушаюсь, сэр.

УИЛЬЯМ. Что остальные гости? Еще спят?

ЭРНЕСТ. Да, сэр, завтрак им будет подан в комнаты.

Эрнест уходит. Быстрым шагом входит Фредерик. Он одет в строгий костюм. Садится за стол к Уильяму.

УИЛЬЯМ (приветливо). Доброе утро, Фредерик.

ФРЕДЕРИК (сдержанно). Доброе утро, Уильям.

Эрнест приносит ему приборы и поднос с завтраком. Ставит все на стол. Уильям и Фредерик завтракают.

УИЛЬЯМ. Как спалось?

ФРЕДЕРИК. Отвратительно.

УИЛЬЯМ. Наверное, все политики плохо спят.

ФРЕДЕРИК. Это почему же?

УИЛЬЯМ. Грехов много, а в храм не ходят.

ФРЕДЕРИК И совсем не смешно.

УИЛЬЯМ. А я не хотел тебя рассмешить. Это констатация факта.

ФРЕДЕРИК. Скажи, пожалуйста, почему у тебя слуга в ливрее?

УИЛЬЯМ. Так красивее и торжественнее.

ФРЕДЕРИК У тебя не сочетается овсянка и слуга в ливрее. Противоречие формы и содержания.

УИЛЬЯМ. Наоборот. Полезная пища подается в красивой упаковке. Простая пища вообще в моем вкусе. Ты думаешь, что ты ешь жидкую овсянку, а ведь это овсянка с кремом «Забаглионе». Приготовить этот заварной крем непросто и совсем не дешево.

ФРЕДЕРИК У тебя вообще слишком много слуг. Сколько у тебя садовников?

УИЛЬЯМ. Семь. Что делать, большое хозяйство требует много людей, которые за ним следят. Иногда мне бывает неловко, что одного старика обслуживают тринадцать человек.

ФРЕДЕРИК. Давно ты купил этот дом?

УИЛЬЯМ. Восемь лет назад. История этого дома очень интересная. Был такой бельгийский король Леопольд Второй. Очень любвеобильный монарх. В конце девятнадцатого века он построил здесь свой дворец, а вокруг дворца четыре виллы. Три – для своих любовниц, а четвертую для своего личного духовника монсеньора Шарметона. Очевидно, чтобы свои грехи замаливать.

ФРЕДЕРИК. Очень разумное решение.

УИЛЬЯМ. Вот эта четвертая вилла, которую я купил, была построена чуть позже первых трех, в мавританском стиле: с башенками, куполом, колоннами и минаретом. Я, конечно, перестроил ее, так сказать, под себя. Но мавританский стиль сохранил. Все мои гости зовут эту виллу «Мавританка», хотя ее официальное название вилла «Мореск».

ФРЕДЕРИК. Сколько же у тебя гостевых комнат?

УИЛЬЯМ. На третьем этаже пять гостевых комнат и четыре ванных комнаты, еще две гостевые комнаты этажом ниже.

ФРЕДЕРИК А что за статуя в холле?

УИЛЬЯМ. Это китайская богиня милосердия Куан Чин.

ФРЕДЕРИК Я не понимаю, как ты зарабатываешь столько денег на своих романах.

УИЛЬЯМ (раздраженно). Я считаю, что интеллектуальный труд – это высшая разновидность труда. Почему он не может хорошо оплачиваться? Во всяком случае, он должен приносить больший доход, чем, например, торговля. У нас в Англии почему-то существует мнение, что писать книги – не настоящая работа, и общество в какой-то степени даже считает это дело зазорным. В Англии я как писатель не бог весть какая персона. А вот во Франции и Германии литература – почетная профессия, и ею занимаются с благословения родителей. Я даже сам слышал, как одна немецкая мать с гордостью сказала, что ее сын поэт. А во Франции родители богатой невесты хорошо отнесутся к ее браку с молодым писателем. Это уважаемый человек. Ты вот не ценишь мои литературные заслуги, а между тем в прошлом году в лондонском издательстве Хайнеманна вышло мое первое собрание сочинений. Ты относишься к моему творчеству снисходительно.

ФРЕДЕРИК. Только прошу тебя, не пиши сонеты, как Шекспир.

УИЛЬЯМ, я как раз думаю об этом.

ФРЕДЕРИК. Я политик. И не люблю художников, писателей, поэтов и философов. Это сброд, завистливый, драчливый, неразборчивый в любви.

УИЛЬЯМ. Но этот, как ты говоришь, сброд создает нечто великое, сияющее, душу всего мира – искусство.

ФРЕДЕРИК. Ну ладно, не будем ссориться. Что ты сейчас пишешь?

УИЛЬЯМ. Роман. Кстати, я хотел подарить тебе свою последнюю книгу «Шеппи». Это пьеса.

ФРЕДЕРИК. Это про собаку?

УИЛЬЯМ. Вообще-то, о парикмахере. И он мужчина.

ФРЕДЕРИК. Хорошо, давай. Будет что почитать по дороге в Лондон.

Уильям встает, берет книгу с круглого стола и передает ее Фредерику.

УИЛЬЯМ. Она, кстати, с дарственной надписью.

ФРЕДЕРИК (берет в руки книгу, надевает очки и читает вслух). Дорогой Елен от Уилли. Почему ты всегда подписываешь книги моей жене, а не мне? (Снимает очки и кладет их на стол).

УИЛЬЯМ. Мне кажется, так изящнее. Ну и, наверное, это не так важно. Вы же одна семья, и библиотека общая. Какие новости из Туманного Альбиона?

ФРЕДЕРИК. Не очень хорошие. Британия давно уже не империя, а содружество наций. С тех пор как доминионы получили новые права, британские законы, за которые доминионы не голосовали, на их территории недействительны. Они получили возможность не просто принимать собственное законодательство, но и игнорировать те нормы британского права, которые считают не подходящими для себя. От былого величия остались одни воспоминания. Нас также вытравливают с традиционных рынков сбыта. В бюджете денег нет.

УИЛЬЯМ (удивленно). Да, странно. Богатство и помпезность высшего общества и королевского двора продолжают поражать воображение.

ФРЕДЕРИК. Подданные любят своих монархов и не жалеют денег на их содержание.

Входит Эрнест и убирает посуду со стола.

УИЛЬЯМ (вздыхая). Главная беда Англии – это снобизм. У нас оценивают человека не по личным качествам, а по месту, ступеньке, которое он занимает в обществе. Тех, кто ниже, можно презирать, а вот выше – надо относиться с уважением. И смысл жизни – подняться как можно выше по этим ступенькам. Снобизм – это предрассудок, творческим людям это тяжело дается.

ФРЕДЕРИК Ты преувеличиваешь. Ты склонен приписывать положению человека в обществе слишком большое значение. Я думаю, что главная черта английского народа – это добродушие.

УИЛЬЯМ (возбужденно). Политики – худшие из людей. Политик никогда не бывает нормальным человеком, он вне нормы. Потому что обычный человек должен испытывать огромное количество сомнений, он зачастую не понимает, как ему жить дальше. А вот политик почему-то знает, как жить всем остальным. У него такое политическое сознание. Я политиков терпеть не могу. Чтобы быть политиком, надо быть прежде всего циником.

ФРЕДЕРИК (раздраженно). Ну ты ведь не политик, ты сочинитель. Витаешь где-то в облаках. (Меняет тон на более торжественный.) Современники очень редко, почти никогда, не бывают благодарны политикам за их свершения. Понять нашу роль в истории могут только потомки. Они очистят реальность от коры текущего момента.

УИЛЬЯМ. Знаешь, чего тебе не хватает, чтобы стать большим политиком? Обаяния. Ты не притягиваешь людей, ты сдержан, сух в общении, немногословен.

ФРЕДЕРИК (скептически). И что же такое обаяние? Научи меня, пожалуйста, ты же у нас великий писатель.

УИЛЬЯМ (встает и ходит по комнате). Это очень важная штука, особенно для политиков. Обаяние – это дружелюбная улыбка, протянутая рука, теплые нотки в голосе, сердечность в обращении, естественность, проницательность. Ты должен понимать, как расположить к себе слушателей, где вставить нужные слова, какую меру красноречия выбрать в разных ситуациях. Вот что это такое. Но не переусердствуй. Люди с избытком обаяния вызывают у меня недоверие. (Садится опять за стол.)

ФРЕДЕРИК. Глупости. Я не могу каждый раз думать о таких вещах. Мне нужно просто выполнять свой долг перед Британией. Давай сменим тему. Как поживает твоя бывшая супруга, Сири? Что ты ей, кстати, выплатил по решению суда при разводе?

УИЛЬЯМ. Очень много. Ежегодно две тысячи четыреста фунтов ей, дочери шестьсот фунтов. Я отдал ей дом в Челси на Кингз-роуд и роллс-ройс в придачу.

ФРЕДЕРИК. Роллс-ройс жалко.

УИЛЬЯМ. Я ненавижу свою бывшую жену. Меня сейчас больше беспокоит то, как она воспитывает нашу дочь Лизу. Ей ведь в этом году двадцать лет. Она внушает Лизе, что прилично можно жить только за чужой счет. Она прививает дочери мысль, что выгодный брак – вот основа благополучия женщины. Мне кажется, что ее единственным развлечением является кино, а единственным бурным переживанием – дешевая распродажа в лондонских универмагах. Все плохое в моей дочери от матери. Она оказывает на Лизу дурное влияние, и Лиза никогда не проявляла интереса к тому, чтобы себя содержать.

ФРЕДЕРИК. Ну, ты, кажется, тоже не очень-то стремишься заниматься воспитанием дочери. Зачем ты тогда вообще женился.