— Никто меня не посылал! — закричала она вдруг и тут же испуганно сжалась. Или не от страха, а от холода съёжилась. — Я захотела забрать мамину фотографию, вот и написала вам… Если бы бабушка хотела забрать, она бы вам написала…
Замолчала и сильнее надулась.
— Ладно, прощаю… Ну… — он сцепил перед собой руки. — Всё, наверное… Фотку я тебе отдал… Хочешь вот ещё, шоколадку дам?
Он вытащил руку из кармана. Василиса посмотрела на шоколадный батончик с карамелью и отрицательно мотнула головой.
— Хотите правду, скажу. Я притворилась мамой, чтобы с вами встретиться. Чтобы вы лично пришли. Иначе вы нашли бы другой способ отдать фотографию. Например, бабушке на работу отнесли бы...
— Зачем нам было встречаться лично? — но он и сам догадался: — Ты хотела узнать что-то про маму? Да? Но я ничего не знаю, вот честно…
Он ещё ничего ей не рассказал: ни про скамейку, ни про последнюю фотографию на документы, ни про первый поцелуй… Ни про первый снег. Тот действительно выпал в конце октября. Они не виделись с Риной больше двух недель. Он сознательно избегал парка. Шёл на маршрутку в обход. А потом, когда неожиданно начался снегопад, увидел её шляпу на перекрёстке у светофора. Она его точно не видела — она его почувствовала, и обернулась, а он отвернулся и трусливо убежал.
Да, он, кажется, тогда действительно бежал, потому что запрыгнув в маршрутку, понял, что насквозь промок, но не от снега, упавшего на непокрытую голову и за шиворот. Он поставил на чудачке в шляпке крест и испугался, что Октябрина возьмёт да попросит проводить до дома. А полчаса вдвоём могут все поменять... Нет, ему нужна простая девчонка, которую можно держать за руку, которая умеет целоваться и вообще, у которой все хорошо в семье и главное — в голове. Другими словами — не чудачка!
Эта маленькая, но тоже та еще чудачка. Сидит, молчит и вдруг как скажет:
— Нет, не про маму, а про вас! Я хотела спросить…
Когда спрашивают, смотрят в глаза, а не занимаются рисованием на снегу. Но он не сделал ей замечания. Он терпеливо ждал вопроса, заранее зная, что не станет на него отвечать. Он не заводит знакомств с маленькими девочками, за которыми нет надлежащего присмотра. Сколько ей лет? Двенадцать? Нет, меньше… Двенадцати не может быть — он бы знал, заметил... А в десять ребёнку точно нечего делать Вконтакте даже под маской розового пони.
— Вы — мой папа?
Иван во второй раз обрадовался, что сидит. Правда, сейчас схватился рукой за круглый край скамейки — для поддержания равновесия. Хотя бы в теле. Если в голове нет такой возможности...
— Кто тебе это сказал? — произнес с большим трудом.
— Мама.
Ответить будет очень сложно.
— Так прямо и сказала? — Иван тянул время. — Назвала мое имя? Ну… Она даже фамилии моей не знала.
— Калугин.
— Это ты знаешь, а мама не могла знать. И… Я Вконтакте меньше трёх лет. Да и то большей частью по работе. Так что, Василиса, давай без глупых детских шуточек. Что тебе от меня в действительности надо?
Когда девочка так и не ответила, он поднялся. Она осталась сидеть.
— Давай я тебя до дома провожу? Тут пять минут, но все же через мост идти. Ещё сдует… И мне все равно на ту сторону надо.
Она продолжала сидеть, но теперь с задранной головой. От её взгляда сначала морозец пробежал по спине, потом закапала капель… Врёшь, собака — читалось в детских глазах. Маме наврал и мне теперь врёшь.
Иван почувствовал на лбу испарину. Вот так, даже зная, что это невозможно, возьмёшь и поверишь, что произвёл на свет такое чудо. Ну, Рина, ну спасибо…
