— Видел, но у этой мэзы большой живот был, особливо по сравнению с ней самой, худосочной. Все равно красивая была, — проговорил Треден, пребывая во власти воспоминаний, — беленькая, нежная, с желтыми глазами…
— Желтыми? Как у Зена?
— Да, — тяжко вздохнул мэнчи. — Только у девочки той взгляд был добрый, ласковый, а у Зена с малолетства дикость в глазищах и злость. Будто знает, как с ним обошлись после рождения.
— Как? Как с ним обошлись?
Птенец снова попытался клюнуть меня, но я не обратила внимания, захваченная рассказом.
— Дошли мы до Мэзавы, только сами этого не поняли, думали, что блуждаем, а карта врет, — продолжил бородач. — У мэзы роды начались. Мы расстелили ей прямо в кустах плащ. Я пошел воду искать, Слего с ней остался. Я заплутал, поэтому меня долго не было, а когда вернулся… — мэнчи замолк и опустил глаза.
Я не посмела его торопить. После недолгого молчания Треден закончил сухо:
— Слего убили, оскопили, а то, что отрезали, сунули в рот. Еще с его плеча срезали татуировку и бросили рядом, как тряпочку. Вот тут-то я и понял, что мы уже в Мэзаве. Надо было бежать, спасаться, но я не мог уйти, оставив Слего так. Я кое-как вырыл яму да похоронил его. А потом услышал писк в траве. Склонился, а там младенчик – страшный, в кровище и слизи. Родись девочка, они бы забрали ее, а мальчика в кусты выкинули, даже не смилостивились на быстрое убийство.
— Боже мой, — выдохнула я, и Треден тут же среагировал, но не так, как обычно. Вместо того чтобы ругать меня за то, что я упомянула бога, он произнес возбужденно:
— Боги устроили так, чтобы я спас Зена. Тогда я сокрушался, что ушел за водой надолго, но приди я раньше, меня бы убили вместе с ними, а так мы спаслись, и теперь Зен – сильный мужчина. Теперь его попробуй убей.
Услышав в голосе мэнчи несвойственную ему злобность, я сказала:
— Не хочу никого оправдывать, но понимаю, откуда такая жестокость. Некоторым декоративкам все-таки удалось сбежать в Мэзаву, и они наверняка рассказали, как с ними обращались: клеймили, насиловали, били, продавали, как вещи… Жестокость порождает жестокость.
— Да, в империи нехороший порядок и жизнь тяжелая, но что-то я не слыхал, чтобы младенцев безвинных выбрасывали умирать, если они не того пола. У нас выхаживают всех, даже больных и уродов. Каждый человек чем-то ценен.
— Эх, Треден… В идеальном мире, наверное, так и есть – каждый ценен и царит доброта. Но мы-то не в идеальном мире…
— Некоторые думают, что в Мэзаве все добрые да хорошие. Но это не так! Если мы с Зеном попадемся местным на глаза, нас прикончат сразу, но ты – другое дело. Они тебя не тронут. Но все равно надо быть начеку.
— Кстати, как ты решился на такое опасное путешествие? Ведь знаешь, чем это может кончиться.
— У меня такое чувство, что все повторяется: молодые дураки, бегство, Мэзава… Вот я и пошел с вами, приглядывать. Может, боги меня вам в защитники назначили и снова мне доведется кого-то спасти, — признался Треден.
— У нас совсем другая ситуация. Вы с Зеном доберетесь куда хотели, а я – куда хочу я, и все будут довольны.
Бородач хмыкнул, всем своим видом выражая сомнение. Да и мне, в общем-то, стало не по себе от его рассказа. Уже второй человек предостерегает меня насчет Мэзавы. Но больше мне некуда идти… разве что домой. Но как попасть домой? Увы, пока у меня нет ответа, одни только домыслы да предположения.
