– Не уходи, пожалуйста. Только не ты.
Шëпот Белоснежа впился в кожу, как бывало с разбитым стеклом. Я снова видела ребëнка, бледного нервного мальчишку, рыдавшего на моей груди и молившего не отпускать расцарапаную руку. Мы были едва знакомы в те дни… Сейчас ребëнок вырос, а проблемы остались. И привычки тоже.
– Ну-ну, я от тебя не уйду, мой волшебник. Только принесу лекарство и приду назад. Ты веришь мне, ТЛ?
Взгляд. Этот полностью расфокусированный неотрывный взгляд. И дрожащие губы – как и всë его тело, что уж там. Я до сих пор не знала, что произошло с парнишкой в детстве, если боязнь быть оставленным терзала его до невротических приступов даже теперь, когда он предположительно совсем взрослый.
– Верю… ЭМка.
Лекарство хранилось на кухне. Лекарство, ха… Не было медикаментов для его лечения, которые, не консультируясь с врачом, можно принимать в таком состоянии без опасения сделать всë в несколько раз хуже. К врачам Белоснеж не ходил принципиально и с детства. Однажды вцепился в дверной косяк с такой силой, что мы с Лэйном едва оттащили на пáру, и всë кричал, что помрëт лучше. После такого шоу мы, как очень плохие воспитатели, махнули на эту часть становления растущего организма руками и позволили заниматься зализыванием ран. Может, поступи мы тогда иначе, сейчас не пришлось бы размешивать сахар в стакане. Фальшивка, плацебо, глупая ложь во благо. Или даже не совсем. Белоснеж наверняка догадывался сам, что я не стану рисковать его здоровьем, а если оба знали правду, считались ли слова по-прежнему лживыми?
– Снеже плохо, да?
Стакан едва не выпал из рук – удержала, обошлась только парой пятен на кофте и взбесившимся сердцебиением. Мэнди! Боже правый, я совсем забыла, что отправила еë на кухню. А она здесь. Забралась с ногами на табурет, облокотилась на стол и сейчас смотрела на меня своим самым особым – изучающим – взглядом. Это как будто… Как будто она знала всë сама и просто ждала, гадала, скажут ей правду или нет.
– Милая, почему ты так решила?
– Он тяжело дышал… Я же ещë не такая тяжëлая?
– Нет, моя фея, что ты. Ты не при чём. Наш Белоснеж просто, ну… У него напряжëнная работа, это иногда…
– Он не хочет, чтобы я знала, да? Я подожду здесь и притворюсь, что всë хорошо.
И улыбнулась, рассматривая короткие ноготки.
Я могла только кивнуть. Мэнди, боже… В кого она такая идеальная? Я неосторожная дура, еë отца нельзя даже свиньëй назвать, не обидев бедных животных. А получился тихий умный проницательный ребëнок. Настолько проницательный, что порой даже у меня мурашки по коже бежали. Мэнди шесть лет. И порой она была обычным ребëнком – как всего пару часов назад – но иногда казалась взрослее меня. «Ей досталась душа старого монаха, – в голове зазвучали слова моей матери, заставившие забрать дочь к себе. – Малышка ещë проявит себя». Пусть проявляет. Только подальше от этого мракобесия.
Белоснеж схватил стакан обеими руками и опустошил в пару жадных глотков, вытер губы ладонью и откинулся на спинку дивана. Немного посидел так – с закрытыми глазами, медленно глубоко дыша и не шевелясь. Я – рядом. Просто сидела там, поглаживая, взлохмачивая кое-как остриженные волосы. Кого-то с ножницами он тоже к себе не подпускал, пусть даже не устраивал таких представлений, как в случае с врачами. Только мне – и иногда Лэйну – было позволено приближаться к мелкому урагану.
– Спасибо, ЭМ… Ты даже не обязана.
