– Конечно! Сейчас уже идём. Пушкин нас заждался, – разом ответили Васильчиков, Трубецкой и Столыпин.
Но я чувствовал: добром это развлечение не окончится. Я подбежал к Мартынову.
–Николай!
Тот смотрел на меня, как на пустое место, вернее, взгляд полный ненависти направлен был сквозь меня. Сердце заледенело от его, казалось, безжизненных глаз. Я схватил Мартынова за руку, держащую пистолет.
– Опомнись, Николай!
– Не тронь! – утробно прорычал он, словно рассерженный пёс и вырвал руку.
Я подбежал к Лермонтову.
– Михаил!
– Да что вы суетитесь, Арсеньев, – очень тихо, мертвецки спокойно произнес он. – Уйдите. Не мешайте. Жребий брошен. Не лезьте в споры с судьбой, тем более что судьба эта не ваша. В сторону, Серж! – настойчиво потребовал он.
–Арсеньев, не дурите, – отволок меня с линии выстрела князь Васильчиков. – Никто никого не собирается убивать. Просто – пробковая дуэль. Сейчас они сделают по выстрелу, обнимутся, расцелуются, и мы все пойдем праздновать сие недоразумение.
– Господа, стреляйте, наконец, – потребовал Столыпин шутливым тоном.
Воздух стал невозможно душным. Мгновение назад где-то вверху бушевал ветер, а тут вдруг всё стихло. Крупные капли шлёпнулись на камни. Резко запахло грозой.
– Стреляйте, – настойчиво повторил Столыпин, – иначе мы все вымокнем.
Мартынов старательно целился, но дуло у него прыгало, выписывая восьмёрки. Он повернул пистолет курком в сторону. Лермонтов поднял руку с оружием вверх, слегка согнув в локте, как опытный стрелок, готовый резко опустить ствол и спустить курок. Они пристально смотрели друг другу в глаза, не мигая. Что-то жуткое было в их переглядке.
– Ну, господа! – Начал терять терпение корнет Глебов. – Считаю до трёх и развожу вас. Раз, два… Мишель, вы хоть закоптите ствол. Ваше право первого выстрела. Мишель! Ну!
– Вот ещё, буду я стрелять в этого дурака, – с презрением ответил Лермонтов.
– Три! Всё! Расходитесь! – потребовал Столыпин и сделал движение, будто намерен встать между ними.
– Стреляйте же! – нетерпеливо воскликнул Глебов.
Грохнул выстрел! Неожиданно громко. Я вздрогнул всем телом. Столыпин, готовый сделать шаг, встал, как вкопанный. Лермонтов покачнулся и упал, будто срубленное дерево. Никто ничего не понял. Все замерли на месте словно парализованные. Мартынов выронил, ещё дымящийся пистолет, быстро подошёл к упавшему товарищу, резко опустился на колени, поцеловал его в лоб и отчётливо произнёс: «Прости!» Так же резко поднялся и размашисто зашагал вниз к лошадям.
Я очнулся первым, бросился к упавшему. На белой блузе Лермонтова, сбоку расплылось кровавое пятно.
– Это что, ваши шутки? – Я взбесился. – Что вы сотворили, господа? Он же его убил.
– Какой бред. Какой ужас…. – Корнет Глебов осторожно подошёл, упал на колени, приподнял голову Михаила.
– Нет, этого не может быть! – Столыпин глупо пожимал плечами. – Как же это…?
–Мишель, – дрожащим голосом позвал Глебов. Обернулся к нам с лицом испуганного ребёнка. – Господа, он ещё дышит.
– Где доктор? – схватил я за грудки князя Васильчикова.
– Мы не брали доктора? – заикаясь, ответил князь.
– Почему?
– Никто ведь не думал, что так выйдет…
– Вы что, с ума по сходили? А дрожки где? Его надо отвести в город.
– Так, нет ничего, – растерянно ответил Трубецкой. – Давайте его, хотя бы, поперёк седла положим.
– Скачите за дрожками! – заорал я.
В это время в вершину Машука врезалась ослепительная молния. Горы содрогнулись от грохота, будто разом выпалила тяжёлая батарея. Лошади сорвались от страха, выкорчевали ракиту и ускакали прочь. Хлынул ливень.
