– В комендатуру поскакал.
Я направился к двухэтажному зданию дома неимущих офицеров Войска Донского, или, как его называли казаки: «Дом Орлова». В его глубоких, глухих подвалах находилась тюрьма. Совсем стемнело. Фонарей на улицах не было. Ориентировался по освещённым окошкам, да по темневшему, на фоне неба, куполу небольшой церквушки «Всех Скорбящих».
– Штабс-капитан Арсеньев, по особым поручениям, – представился я дежурному подпрапорщику. – Где майор Мартынов?
– В камере, ваше превосходительство, – ответил дежурный. – Сознался в убийстве поручика Лермонтова.
–Допросили?
–Никак нет.
–За комендантом отправили?
–Точно так! Полчаса назад посыльный ушёл. Полковник Ильяшенков скоро прибудет.
– Проводите меня к майору Мартынову, – попросил я.
Мы спустились в подвал по узкой каменной лестнице. Пахнуло сыростью и затхлостью. В одиночной камере со сводчатым потолком и маленьким зарешеченным окошком стоял длинный стол и скамья. Мартынов сидел за столом, опустив голову на руки. Казалось, он дремал. Блуза его ещё не просохла от дождя. Голова выбрита до синевы. Откуда он взял манеру брить голову? – удивился я. – У чеченцев перенял? Зачем?
– Николай! – позвал я. – Майор Мартынов!
Он медленно поднял лицо. Взглянул, как будто в первый раз меня видит.
– Николай. Это я – Арсеньев.
– Я его убил, – чётко произнёс он. – Ты это хотел услышать?
– Зачем?
– Зачем? – переспросил он. – Потому что я должен был его убить, – еле сдерживая злобу, произнес он сквозь зубы.
– Да что между вами произошло? Ответь, наконец!
– Если бы мне выпал второй шанс, я бы снова его пристрелил. И ты бы на моем месте поступил так же.
Мартынов вновь опустил лицо на руки. Больше он ни на что не отвечал, как бы я его не тормошил.
Я вышел в ночную улицу. Тут же наткнулся на Назимова.
– Что там, Сергей Константинович, – спросил он. Его суровое лицо освещал огонёк трубки. Оно казалось красным, нездоровым.
– Михаил Александрович, я его не узнаю, – растерянно ответил я. – С ним беда какая-то? Будто подменили. Помню его после штурма Шали. Николай, хоть и был мрачен, но с приподнятым духом. Раненых ободрял. Стихи сочинял тут же на ходу. Всем предлагал выпить из своей фляги. Вспомните! Он пел вместе с солдатами… А того Мартынова в подвале я не знаю.
***
Я заблудился среди двух улиц. Никогда со мной подобного не происходило. Не мог понять: куда идти? Вроде, городок небольшой, каждый дом приметный. Но при свете луны он совсем другой: таинственный, пугающий. Мысли как-то странно всплывали и путались, будто туман над озером. Что-то со мной не так. Пробивала дрожь, словно от зимнего ветра, и тут же голова вспыхивала огнём. Наткнулся на узкую скамеечку под молодой акацией. Присел и тут же понял, что подняться больше не смогу. Испугался как в детстве, когда старшая сестра подшутила надо мной: заманила в чулан и закрыла дверь. Я очутился один в темноте, и, казалось, никогда уже не увижу дневного света. Жутко! Страшно! Холодно! Я стал проваливаться в тёмную бездну…. В голову, словно гвозди вбивались слова, когда-то услышанные. Но где? От кого?
«И снилась ей долина Дагестана» …
Это голос Лермонтова. Но где он? Мне показалось Мишель рядом. Я чувствую его присутствие, но не вижу.
–Почему Дагестана? В Пятигорске, – начал я с ним непонятный спор.
«Знакомый труп лежал в долине той» …, – Продолжал он печально.
О ком ты говоришь? Неужели о себе?
