Дело поручика Тенгинского полка - страница 4
– Скорее, в город! – кричал я.
– А как же он? – спорил Столыпин, указывая на Мишеля.
– Я останусь. Бегите!
Дождь налетал волнами. Потоки заструились по скалам со всех сторон. Я снял с себя сюртук и накрыл им тело Лермонтова. Боже, какая нелепость, – думал я. – Я не сплю? Не брежу? Что за ужас вокруг творится? Неужели всё это наяву? Я смотрел в его мокрое белое лицо. Глаза закрыты. Губы посинели. Души в нем уже не было. Зачем я его укрыл? Он мертв. Я вглядывался в бледные черты, и не мог его узнать. А может это не Мишель? Мишель где-то там, в городке, спокойно сидит в своей горенке и смотрит в окно на дождь? А это тогда кто?
Ливень, как обычно бывает в горах, внезапно стих. Словно табун промчалось мимо. Шумело и грохотало уже где-то в стороне.
– Может сходить…, – неуверенно спросил Глебов. Он всё это время держал на коленях голову Лермонтова. Губы его дрожали. Волосы намокли и липли ко лбу. – Тут сторожка недалеко… Лесник Перкальский живёт.
– Зачем? – не понял я.
Он пожал плечами. Ничего не ответил.
Сколько мы так просидели возле мертвого тела сказать трудно. Началось смеркаться. Вдруг мне в голову пришла нелепая острая мысль: надо обязательно разрядить пистолет Мишеля. Так требуют правила дуэли, иначе Мартынов предстанет, в роли убийцы. Такого допустить нельзя. Я подобрал оброненный пистолет. Капсюль отсырел. Но я, всё же, поднял ствол вверх и нажал спуск. Пистолет выстрелил. Тут же на дороге раздался топот.
– Вашбродие! Елки-палки! – Аким заставил лошадь немыслимым усилием подняться к нам на скалистый уступ. Он был весь промокший насквозь. С его обвисшей папахи стекали струйки. – Еле разыскал вас. Где только не спрашивал… О господи! – сразу всё понял он, увидев убитого.
– Акимушка! – хрипло позвал я. – Раздобудь телегу. На тебя вся надежда.
– Слушаюсь, – по-военному ответил казак. Повернул коня, но тут же придержал его. – Так, вы весь мокрый. Возьмите мою черкеску.
– Толку от неё?
– И то – верно. Я сейчас! – он сорвался с места, не жалея коня.
Уже стемнело, когда Аким привел казака с телегой. Ливень ушёл куда-то за хребет. Лишь мелко накрапывал дождик, да неугомонные ручьи сбегали по камням. Изредка темное небо озаряли далёкие вспышки. Мы осторожно положили холодное тело Мишеля на солому и тронулись к городу. Навстречу попались дрожки. Столыпин и Трубецкой выпрыгнули на ходу, подбежали к телеге. Трубецкой держал жестяной фонарь.
– Он жив? – спросил Столыпин с надеждой.
– Ни один доктор не желает ехать в такую погоду, – виновато затараторил Трубецкой. – Извозчики все отказываются. Еле одного уговорили.
– Живой? – всё допытывался Столыпин.
Я посмотрел на него, как на дурака. Глебов рядом заплакал.
– Поздно рыдать, барин, – зло упрекнул его Аким. – Думать надо было раньше башкой своей дурной. Э-эх, человека сгубили почём зря.
–Куда его везём? – тихо спросил казак, правивший телегой.
– К майору Чилаеву, – ответил Аким.
– Так там же, – казак запнулся, – ребёнок умер… Два покойника в доме… Как бы третьему не случиться.
– Прикуси язык! – грубо одёрнул его Аким и перекрестился.
***
При въезде в город нас встречала толпа. Слухи о том, что случилась смертельная дуэль, мгновенно разнеслись по округе. Посыпались глупые вопросы: Жив? Его убили? Ещё дышит? Солдатки завыли. От этого воя бросило в дрожь. Я заметил в толпе сюртук Назимова. Пробрался к нему.
–Михаил Александрович. Мартынова видели?