Станислав неистово пожал руки только что отлипшим от писсуаров друзьям Евгения, пропуская их имена мимо ушей. Друзей было пятеро. Именно в этот торжественный момент дверь туалета раскрылась, впустив порцию свежего куплета из зала. На пороге показался тот самый тип, который собирался испортить Станиславу вечер.
Сцена напомнила финал «Ревизора», с той лишь разницей, что все персонажи, застывшие в немой сцене у Гоголя, уместились в лице этого несчастного.
Распахивая настежь дверь, он, видимо, был уверен в скорой и легкой победе. Даже рукав на левой руке успел закатать. Ничто не скрылось от Станислава. В нахлынувшей на него вдруг волне вальяжности он по-барски положил руку на плечо Евгению, которого знал дольше, чем злополучного ревнивца.
– Ну что, мужики, займемся делом?! С меня пузырь «Пятизвездочной», – сказал он чуть громче, чем следовало.
– Вперед! – скомандовал ничего не подозревающий Евгений, и они гуськом прошествовали мимо бедняги, который был настолько ошарашен, что даже не посторонился. Его потеснили всей толпой, и он, прижатый к дверному косяку, проводил процессию безумными глазами.
Физически ощущая всю степень его замешательства, Станислав не глядя задел плечом застывшую у входа фигуру.
В зале грохотала музыка: «Я иду в каба-ак…»
Станислав так внезапно очнулся от мыслей, что даже вздрогнул. Он по-прежнему сидел за столом, уставившись на танцующие пары. Время неумолимо двигалось вперед, и обозначенные пять минут истекали со всей определенностью. Нужно было кончать фантазировать и принимать какое-нибудь решение. Сколько он ни пытался заглянуть в просвет между танцующими, своего нелепого обидчика так и не увидел.
«Ну почему я, почему мне это все? Сколько народу, господи. А подойти можно только ко мне одному. Что во мне такого? Может быть, беззащитность прет от меня, и ее так же трудно спрятать, как запах заношенных носков? Разве можно подойти вон к тому или вон к тому, пусть даже он ниже меня ростом и более хилый. Ну не могу я представить, что кто-то подойдет к нему и сморозит такой бред… Да кто он такой, нет, он-то ладно, а вот кто я такой, что ко мне можно так вот запросто подойти и сказать, чтобы я убирался в течение пяти минут? Неужели мне осталось только мечтать, что кто-то придет и спасет? Сам спасай себя, сам, размазня».
Размышляя таким образом, Станислав налил себе водки и торопливо выпил, скривившись, как от хлористого кальция. По-быстрому закусил. Не дожевав до конца, встал, бессмысленно поправил розовую салфетку, и, огибая танцующие пары, двинулся к выходу.
Сквозь звуки ансамбля нужно было продираться, как через танцующий зал. Музыка грохотала повсюду, рикошетила от декоративных настенных панелей и вновь возвращалась в зал, уже усиленная многократно.
«Кончится когда-нибудь эта идиотская песня? – подумал Станислав. – Хотя что-то в этом «иду в каба-а-ак» есть забавное. Но господи, как громко и как долго». На полпути он все-таки не смог побороть в себе желания взглянуть на своего обидчика. За тем столом сидела только одна из дам. Обидчика видно не было. Судя по всему, отплясывал где-то в зале.
«Да что ж это я делаю? – опомнился Станислав. – Какой уход?! Здесь только покажи свою слабость – в порошок сотрут».
Он резко развернулся и как-то боком пошел к ненавистному столику.
– Здравствуйте, – поклонился он сидящей даме, – извините ради бога, а ваш кавалер танцует? Я хотел бы ему сказать, что не имею никаких претензий, и если мои взгляды показались вам или ему нескромными…
