Ирина задумалась.
– Как бы тебе так объяснить… Понимаешь ли, когда я не умела говорить, я каждое слово представляла себе так, как будто его и не надо говорить, а оно просто есть… как будто его можно потрогать, увидеть… Вот «Ириша» для меня – это такое голубенькое слово и пушистое. Как воротник. Даже ещё пушистее.
– А Вика – это какого цвета?
– Красного. А все буквы в нём с острыми краями и немножко шершавые.
– А тётя Лена?
– А ты как думаешь? – Вопросом на вопрос ответила Ирина.
– Белое? – С сомнением проговорила Вика. – И такое, – она сделала сложное движение руками, – как будто из кружавчиков вырезано.
– Точно!! – Взвизгнула Ирина. – Я думала, одна я такая! Даже никому не говорила, чтобы не засмеяли! А тут вон как на самом деле! – Она осеклась, посмотрев на дверь, потом шёпотом спросила. – А знаешь, как папа маму называет, когда думает, что его никто не слышит? Алёнушкой! Правда красиво? Прямо как в сказке!
Девочки долго рылись в ящиках стола. Очень быстро они разобрались, где чья половина. Вика восхищённо разглядывала всякие безделушки, книги-раскраски, какие-то картинки, заботливо подобранные Алёной. Ирина осторожно вытаскивала каждую вещь, так же внимательно, как Вика, рассматривала её и осторожно клала на стол. Она ещё не успела перебрать один ящик, а класть вещи уже оказалось некуда.
– У нас ещё никогда не было столько всего, да, Вик? – Спросила она, не поворачиваясь.
– Ага, – жизнерадостно отозвалась девочка. – Тут всё новое.
– Да-а, – протянула Ирина, – никогда бы не подумала, что у меня когда-нибудь будет целых пять полностью чистых альбома для рисования! Два у меня однажды было. Точнее, один был чистый, а второй наполовину изрисован. А тут – целых пять!
– Давай что-нибудь порисуем?
– Не, не надо. Это, наверное, для школы, – ответила Ирина, аккуратно складывая всё вытащенное обратно в ящик стола. – «Хотя, – задумалась она, – а зачем в школу так много?»
– Ладно, я спрошу, а потом будем рисовать. Завтра. А то уже поздно.
– У мамы спросишь?
– Да, – коротко ответила Ирина. – У неё.
Она не могла заставить себя называть Алёну мамой. Она даже не знала, что этому препятствует. Если честно, то девочка жалела, что однажды сказала Вике о том, что у них теперь есть мама. Вика употребляла это слово и к месту и не к месту, что Ирину сильно коробило.
– А чего ты такая грустная?
– Я? – Удивилась Ирина. – С чего ты взяла? Я нормальная.
– Да нет, грустная, – уверенно возразила Вика.
– С чего мне грустить? Ты представляешь, – перевела разговор на другую тему девочка, – как нам в новой школе теперь хорошо будет? Никто не будет обзывать нас детдомовскими. И вещи у нас все будут новенькими.
– Да, мы теперь В СЕМЬЕ живём.
В голосе Вики чувствовалась такая гордость, что Ирина невольно улыбнулась. Однако эта улыбка была какой-то грустной и кривоватой.
Наконец-то сбылись все её мечты. Ирина сидит в своей собственной спальне, на своём стуле, за своим столом, в соседней комнате занимаются своими делами её новые родители – папа и мама. Ирина точно знает, что никто не ворвётся в спальню, чтобы обидеть её, никто не обзовётся, никто не сделает ничего плохого, тут, в спальне она одна, ночью никто не будет бить подушкой по голове или мазать лицо зубной пастой. Казалось бы, что ещё нужно для счастья?
Девочка задавала себе этот вопрос, не находила ответа и сама себя не понимала. Как правильно заметила Вика, ей было грустно. Откуда-то из подсознания упорно пробивалась мысль о том, что что-то в этой новой жизни идёт не так.
