Дерево, или По ту сторону Зла и Добра - страница 12



(по-подводному, спиртом) хвастается…

Позор!

Они помолчали, прислушиваясь к организмам.

В желудке и голове нарастало тепло. Было очевидно, что кислотно-щелочной баланс находится на пути к достижению гармонии. Между тем в приемнике женский голос произнес:

– Идея о путешествии тела Ленина по странам мира приобретает новых сторонников.

– Что такое? – выпучил глаза Букашенко-старший.

– Дефицит российского бюджета может быть сокращен за счет доходов от демонстрации тела Владимира Ульянова. По оценке экспертов, в случае вывоза его в различные страны наподобие передвижных музейных экспозиций, страна может получать в год до трех миллиардов долларов.

– Что с талонами неотоваренными делать? – невпопад спросил Лука. – Мыла надо бы поднабрать.

– Они что, с ума посходили? – взвыл отец, стукнув кулаком по столу. – Ленина возить и показывать! На святое руку подняли! Не хватает денег – пусть печатают!

– Так его ведь и так показывают.

– То в Мавзолее, дурак!

Лука набычился.

Алкоголь продолжал действовать, переводя его из фазы довольства в фазу озлобления. Ему уже – тридцать семь, на заводе обращаются «Лука Николаевич», директор руку пожимает, имя как у апостола, а тут…

Теперь он был готов уже не поддакивать отцу, а возражать. Тем более при таком отношении.

Дурака нашел!

Вместо того, чтобы сходить за мылом, пока его еще не расхватали, обзывается!

– От дурака слышу! Ленин, Ленин… В Бога веруешь, сам говоришь, меня Лукой назвал, а Ленину поклоняешься. А он – я в «Огоньке» читал – против церквей был. Святых отцов приказывал расстреливать. Я читал воспоминания Крижановского, так знаешь, что тот писал? Что стал жаловаться Ленину, мол, у меня душевный кризис. Так знаешь, что Ленин сказал?

– Молчи, молчи!

– У каждого, говорит, человека бывает кризис. Я, говорит, до пятнадцати лет был очень религиозен. А потом кризис случился. Снял крест, плюнул на него, и забросил. Так-то, папа! Читай «Огонек», «Московские новости»!

– Вот и говорю, что ты ельцинист проклятый! – крикнул, выходя из себя, Николай Филиппович. – Из-за тебя да Коротича Союз развалили!

– Факен! Союз не трогай!

– Такие как ты, волосатики-полосатики, все развалили. Ленин им не нравится! Сталин не хорош! А Иисус Христос, чтоб ты знал, был вообще первым коммунистом!

– Ну, батя, ты даешь! А кто ему партбилет выписывал?

– Я партбилет никогда не выброшу! В могилу унесу, а не отдам! Выкуси! Ты почитай его, почитай Евангелие! Он хотел, чтоб не было богатых. И Ленин того же хотел. И Сталин! А жиды его распяли!

– О, майн готт! – трагически возвел к потолку руки Лука, став в этот вдохновенный момент похожим на пророка Моисея. – Опять про жидов.

– Ты сам сионист, поэтому за Ельцина. Знаешь, как его правильно фамилия? Эль-Цин!

– Все апостолы были евреями, а я – белорус!

– Какой ты белорус? Это я – белорус. А у тебя мать была еврейка. Значит, и ты сионист. Эх, Лука, Лука, ну почему ты не пошел в гарнизонный оркестр?! Играл бы там марши, и звание бы старшего прапорщика дали.

За столом воцарилась томительная тишина.

Лука с размаху налил полный стакан и одним движением бросил содержимое в пищевод. Сволочь, а не отец! Ничего в музыке не понимает, а лезет со своими замечаниями. Сталинист проклятый!

Надо пойти в свою комнату. Успокоиться. Поразмышлять о музыке, посмотреть на портреты Баха, Леннона, Бетховена, Чайковского, Моцарта. Да, и вообще…

– Великий Моцарт никогда не играл в гарнизонном оркестре!