– А, кто спорит? Ща такую торговлю устроим – небо рухнет!
Полстакана был в великолепном расположении духа.
Все шло, как надо.
Они добрались до пункта назначения, и впереди уже виднелись кучи долларов.
А это, в свою очередь, обещало выполнением его заветной, с советского еще периода, мечты – сходить в публичный дом. Стыдно признаться, но даже Полстакана еще ни разу не бывал в подобном заведении.
– Пей! – ободрил он бледного Шуру. – За удачную торговлю!
Тот перестал упрямиться: за удачную торговлю, безусловно, следовало. Рядом Лука с Пикояном занимались тем же.
Рынок оживал.
Вдоль разложенного советского изобилия прохаживались черноволосые жители родины «Икарусов». Они вдумчиво изучали ассортимент, и охотно его приобретали. Серпы Полстакана шли «на-ура!». Из товаров Шуры лучше всего продавались автомобильные насосы. Замотанный велосипедными камерами, торговал Букашенко. Андрей Пикоян уже забыл про старые синяки под глазами и новый – на черепе, и был совершенно счастлив, поскольку принял двести грамм «Ройяла». Из его рта негромко лилось:
– Я встретил ва-а-а-ас, и все-е-е былое-е-е-е…
Вернулся коренастый «старшой»:
– Ну, что, гоните десятку!
– Погоди, погоди, – загудел ему в ухо Полстакана. – Еще мало продали. Давай, лучше с нами по сто грамм?
– Да, я на работе.
– А мы что, на отдыхе?
Коренастый воровато оглянулся через плечо.
– Да, никто не узнает! – поддержал неожиданно для себя Шура.
Слабость прошла, и он чувствовал, как в организме оживает потухший было энтузиазм.
Полстакана протянул рэкетиру стакан ройяла. Тот зажмурил глаза, перекрестился и выпил. Тут же ему дали запить (уже не лимонад, нет – лимонад кончился!) тухлой воды из пятилитровой полиэтиленовой канистры.
– Через час приду! – пообещал рэкетир и удалился.
Торговля продолжалась.
К полудню серпы Полстакана были распроданы, а сам он, с пачкой долларов, торчавших из заднего кармана обвисших джинсов, был уже, что называется «хорош». Он раскачивался, похлопывал Пикояна по плечам, подмигивал и жарко нашептывал так, что слышала половина рынка:
– Вечером пойдем в публичный дом, понял?
– Понял. Хорошо-о-о!!!.
Снова пришел коренастый. За время отсутствия в его фигуре произошли изменения. Она утратила спортивную резкость и приобрела некоторую расплывчатость. Движения разбойника стали более размашистыми, а речь убыстрилась. Он говорил теперь отрывистыми фразами:
– Ну? Что? Приготовили? Баксы?
– К вечеру приходи! – Полстакана стал наглеть. – Закончим торговлю, тогда и расплатимся.
– Сейчас! Мне! Надо! Сейчас!
– На, выпей! – Полстакана снова налил стакан до краев. – Деньги никуда не денутся.
Рэкетир уже не отказывался. Он ухарски плеснул в рот и, шатаясь, отправился дальше. Друзья услышали его голос, обращенный к пугливому Букашенко:
– С тебя? Брал? Нет? Наливай!
К пяти часам на газетах большинства туристов из России ничего не осталось. Только у старшей группы Ирины Хамкамады еще громоздились не востребованные льняные полотенца, да пенсионер союзного значения Константин Мансурович Задуллин угрюмо разглядывал на листах «Правды» семью своих кукол-неваляшек. Неваляшки продавались плохо.
Шура, Полстакана, Лука и Пикоян стали собираться. Они были счастливы: все продано, тяжелый товар превратился в легкую пачку долларов, впереди был заслуженный отдых. Долгожданный отдых!
– Налей! – сзади и снизу послышалось жалобное мычание.
Шура обернулся.
