За Чернавкой, слившись в единое целое с конём, устремился в сторону речушки и вновь остановился, дабы не обгонять маленького босого мальчишку с прутиком, целенаправленно гнавшего к реке стаю переваливающих ся с боку на бок уток. Между делом уплетая круто посоленную краюху ржаного хлеба, тот покрикивал на них и нравоучительно помахивал прутиком, не позволяя самым любознательным отклониться от маршрута и слопать что-нибудь вкусненькое.
Конь, тряся гривой, добродушно косился на пастушка, понимая, что нельзя распугивать живность.
Ждать пришлось довольно-таки длительное время, медленно следуя за утиной стаей с белобрысым вожаком.
В одном месте его обругал и прогнал рыболов с облупленным носом, напоследок продемонстрировав пастушку мокрый кулачок.
А так как он был года на два постарше и чуть не на голову длиннее, тот не отважился лезть на рожон и погнал недовольно галдящих уток дальше по заросшему травой берегу. Пройдя с десяток саженей, 3заметил ещё одну протоптанную в траве тропу, ведущую к воде и направил уставших подопечных туда, несмотря на протесты сидящей на серых досках мостка пухлощёкой девчонки в дырявом сарафане и белом платочке с васильками.
– Тут мои утки плавают, – сообщила сопернику, на что тот, посопев носом, солидно ответил:
– Ничо-о! Не перепутаются.
Недовольная новым соседством девчонка, из вредности, стала шлёпать ногами по воде, пытаясь отпугнуть чужих уток.
Как же. Испугаешь их брызгами. Увидев воду, чуть не сбив с ног пастушка, они с кряканьем ринулись в реку.
Недовольный рыболов прокричал чего-то связанное с мамой, а затем, азартно сжав губы, дёрнул удилище вверх, вытащив из воды серебристую на солнце рыбёшку.
Нежданный улов примирил его с водоплавающей птицей, мамой и подпасками.
Проехав вдоль берега с полверсты, Аким наткнулся на песчаную косу, и, расседлав коня, повёл его на водопой. Оглядевшись и не заметив посторонних, разделся и с утиным восторгом бросился в реку, через минуту оказавшись на другом берегу. Наплававшись, выбрался обсохнуть.
«Господи! Как я люблю Рубановку», – подумал он, натягивая на мокрое ещё тело штаны и рубаху.
Подрёмывая в седле, мерным шагом ехал по рубановской улице, чуть не сбив с ног длинного худого субъекта с чеховской бородкой.
Сняв очки и поздоровавшись, тот подышал на стёкла, потёр окуляры о тощий живот и водрузил их на нос.
Аким молча взирал на странную личность и его телодвижения.
– В делах закопался, – сообщила личность, поскребя чеховскую бородку. – Во второй ареопаг4не выбрали… Никудышный демос5стал… Забыл о свободе и демократии. Да и гоплиты6распоясались. Лупят всех подряд почём зря. Сегодня к папеньке вашему пойду, – сменил он тему. – Буду просить с ремонтом школы помочь, – махнул в пространство рукой, обозначая где-то там своё учебное заведение.
«Так это рубановский светоч образования, что сеет умное, вечное… и ещё чёрт знает какое, – сдержал улыбку Аким. – Мифами древней Греции увлёкся на каникулах».
– Вы, господин учитель, перед полицмейстером посдержаннее на язык будьте, а то запросто повторите путешествие Одиссея на Сахалин. С материалом на школу отец поможет, – осчастливил педагога.
Вечером, вновь побеспокоив приладившегося дрыхнуть на клавишах котёнка, музицировали на рояле, затем сумерничали на террасе, наслаждаясь чаем с клубничным вареньем и попутно отмахиваясь от комаров и прочей летучей мелочи.
