Литургию и отпевание совершил митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний. На погребении присутствовал император. Случайно он заметил бывшего своего генерал-адьютанта, и тот получил приглашение посетить венценосную семью в Царском Селе.
Хорошо пахло морозным воздухом и умиротворяюще цокали копытами по мостовой рысаки.
Максим Акимович откинулся на спинку саней и задумался, глядя на заснеженные кусты и деревья Исаакиевского сквера.
– Во, черти. Всю дорогу перегородили, – ругнулся Архип Александрович, стараясь объехать длинный обоз низких деревенских дровней с накрытой рогожами поклажей. – Так и на вокзал, ядрёна вошь, опоздать можно.
«Чего мужички везут, интересно? Птицу битую, наверное. Либо свиные туши. Тьфу ты, прости Господи. Нашёл о чём думать, – почувствовал в душе досаду за неуместный интерес к крестьянскому товару. – К Его Величеству еду», – стал настраиваться на важную встречу Рубанов.
На вокзал приехали вовремя, а в Царском Селе его ожидала дворцовая карета.
Во дворце встретил старинный знакомый – седой старик в серебряных очках и наглухо застёгнутом сюртуке дворцового ведомства при орденах и медалях.
Ответив на приветствие служителя, и язвительно скосившись на его мирные награды, пошёл за ним в кабинет чуткого барометра царскосельских настроений барона Фредерикса.
Под седыми усами царедворца скользнула доброжелательная улыбка от вида отставного генерала и он, склонив в поклоне худую, рослую, чуть сутуловатую фигуру, предложил Максиму Акимовичу устраиваться в большом уютном кресле, располагающем к долгой, неторопливой беседе.
– У его величества премьер-министр Столыпин. Неизвестно, сколько времени займёт их встреча. Чаю, кофе? – предложил он гостю.
Максим Акимович поймал себя на мысли, что последние его приезды во дворец вызывают в душе необъяснимое беспокойство.
– Не сочтите за бестактность, Владимир Борисович. Однако позвольте вас спросить. Мне показалось или на самом деле только что видел во дворце мужика в косоворотке и смазных сапогах. Целый обоз подобных сермяжников перегородил дорогу саням, когда ехал в Питере на вокзал. Может, за мной кто из них увязался?
– Не извольте беспокоиться, Максим Акимович. Это, – покрутил головой по сторонам и понизил голос Фредерикс, – царский возжигатель лампад. Таковую должность предоставила ему Александра Фёдоровна.
– Шляются по дворцу все, кто ни попадя, потом свечи и пропадают, – пошутил Рубанов, до слёз насмешив барона.
– Тише, ради бога, тише, мой друг. Не вздумайте так пошутить при императрице, – предупредил он приятеля. – Молитвы его очень помогают царевичу Алексею во время приступов. Царица вся на нервах, – беседа перекинулась на тревожное здоровье государыни.
– А что же доктор Боткин?
– Причина недугов её величества не тело, а занедуживший астрал. Так говорит фрейлина Вырубова. А у нас на Руси издревле… Вы и сами это знаете, есть замечательные целители из простонародья.
«У нас на Руси…», – саркастически подумал Рубанов, отхлебнув из чашечки кофе. – Сказал бы: «У нас в Финляндии», – прислушался к речи сановника:
– У этого мужика большая внутренняя сила, способная вылечить царицу и её сына.
«Видимо, царская чета так и думает, коли их «барометр» рассуждает об этом».
– Что-то я не верю в деревенское знахарство, – поставив пустую чашечку на стол, произнёс Рубанов, планируя разговорить пожилого сановника и узнать для себя что-нибудь нужное: «Я ведь тоже когда-то был царедворцем», – оправдал свою хитрость.
